Забытые учителя

— До свидания, душа моя, — Профессор пожал ему руку, — я вас провожу только до двери. А дальше отдам распоряжения Александру Григорьевичу, он проследит, чтобы всё было нормально.

Профессор довёл Володьку до двери, внимательно осмотрел через видеокамеру пространство перед ней. Только после этого отодвинул засовы, набрал код и открыл дверь.

— Да, чуть не забыл, передайте Клёну, — он протянул четверть листа, исписанного убористым почерком. — Только, пожалуйста, положите так, чтобы не попало в чужие руки.

Володька сложил листок пополам, расстегнул молнию на внешнем кармане комбеза и сунул туда лист бумаги.

— До свидания, Профессор.

На площадке как из воздуха материализовался тридцатипятилетний Александр Григорьевич Лукашенко — второй, после своего отца Григория Евстафьевича, помощник и заместитель Профессора. Они спустились на три этажа, Лукашенко открывал бесчисленные двери, потом начался бесконечный спуск по лестнице, перекрытой на каждой третьей площадке решётками.

Когда они спустились на первый этаж, то через холл в Шайбу уже вносили груз, снятый с аэростата. Володька оглянулся вокруг. Шайба с его последнего посещения разительно изменилась: мрамор колонн и пола был отчищен до блеска.

— Мы решили, что пора сделать уборку, — заметив его взгляд, сказал Лукашенко. — Начали с холла и Шайбы, потом дойдём и до остального.

Перед Володькой предстал холл, стены и полы которого также сверкали отполированным мрамором.

— Профессор говорит, что на момент заражения они такими чистыми не были, — не смог не похвалиться Александр.

Погрузка уже заканчивалась.

— Явился не запылился! — приветствовал его Игорь. — Давай поднимайся, принимай командование. А я буду испытывать то, что ты там на звезде наворочал.

Николаев помахал рукой высунувшейся из окна Инге, быстро поднялся по верёвочной лестнице. Проследил за тем, чтобы груз был закреплён, лестницы убраны, лебёдки зачехлены, и только тогда повернулся к штурвалу.

— В добрый путь, — раздался в «ухе» голос Профессора.

— Счастливо оставаться! До встречи!

Аэростат взмыл вверх. Главное здание МГУ пошло вниз. Местами большая керамическая плитка стен была закопчена пожарами, но нигде не отвалилась. Володька посмотрел на шпиль: звезда в венке из колосьев, установленная как символ мирного труда несокрушимой силы советского народа, золотилась в лучах заходящего солнца. Даже отсюда, с высоты, не было видно, что местами на ней отсутствует стекло. На фронтоне здания сохранились гербы, золотые колосья и скульптуры. Большие часы, как и прежде, отсчитывали время.

Володька повернул штурвал, направляя аэростат на северо-запад: необходимо было до темноты вернуться в анклав.

Девочка с голубыми волосами

Россия, Москва, бункер под ЦКБ Управления делами Президента, Крылатский анклав

Мальвина дёрнула плечиком: «Опять эта повинность в огороде! Там одни придурки: или зары, или свои такие же чокнутые — полют, поют. Гадость! И я должна, как все, там выдрючиваться! Нет бы папашке стукнуть кулаком по столу, быстро бы освободили от работы! Поставили бы меня начальницей!» Она улыбнулась, представив, как в туго обтягивающем фигуру комбезе, с плёткой в руке, стоит на возвышении и наблюдает за всеми, и плёткой их, плёткой!..

Оглядев себя в зеркало, она собрала в хвост чёрные густые волосы: «Нет, надо заплетать или закалывать, иначе этот дурацкий шлем не наденется! Ну, кому это нужно, чтобы я, дочка самого Тер-Григоряна, вкалывала как чернорабочая?! Дураки придумали распорядок и распределение работы! В шлеме как горгона. КБЗ висит как мешок — ни груди, ни попы не видно! Идиотство!»

Мальвина повернулась боком, поправила футболку: «Надо найти у матери то чёрное платьице! Классно будет смотреться!» Она вспомнила, что мать спрятала это платье в шкаф на верхнюю полку, в самый угол. Мальвина подставила стул и стала рыться на верхней полке: «Йес!» Быстро сняв и брезгливо отбросив в сторону футболку и мешковатые брюки, Мальвина надела платье. Опять покрутилась перед зеркалом, рассматривая своё отражение: «Класс! Всё-таки в прежние времена понимали толк в одежде! Маленький кусок черной тряпки, а как всё подчёркивает: и грудь, и ноги, и попу…» Она извернулась перед зеркалом, пытаясь рассмотреть спину.

— Мальвина, ты ещё здесь?

Одышливо передвигаясь, в комнату вошла мать, некоторое время смотрела на дочь, потом вдруг села на стул и заплакала.

— Ма, ты чего? — Мальвина замерла на миг, потом бросилась к матери. — Ну, если тебе жалко, я сниму это платье!

— Да не жалко… Просто это платье я надевала в тот вечер, когда… — мать опять заплакала. — Ты в этом платье так на меня похожа!

Мальвина с сомнением посмотрела в зеркало: она, стройная и длинноногая, и мать — располневшая, с седыми, неаккуратно зачесанными волосами.