Я с трудом шагал по маленькому пустынному оврагу, тянущемуся напротив холма Хорнед Лизард, провожая глазами пчёл, стрелой летящих в кроны цветущих деревьев за нектаром. Деревья горели золотыми цветками на окраине Тусона, где кустарниковая растительность пустыни Сонора даёт стол и дом замечательно разнообразным аборигенным пчёлам. Я находил их тысячами — жадно пьющих из всех блестящих жёлтых цветков, которые одновременно устроили настоящий взрыв цветения. Древовидные бобовые, наиболее привлекательные для пчёл в середине весны, формально названы Cercidium microphyllum, но местные жители знают их как мелколистные пало верде. За период, редко продолжающийся свыше трёх недель, каждый пало верде производит огромные массы нектара и пыльцы, привлекающие бесчисленных аборигенных пчёл с площади около одного акра. Некоторые осы, мухи, клопы и жуки также не могут устоять перед приманкой цветков пало верде.
Под пологом кроны одного пало верде я обнаружил кактус сагуаро высотой 6 футов, выпустивший огромный белый цветок — впервые за 30 лет своего роста. Лиана мателея сплела их воедино — дерево-няньку и недавно повзрослевший кактус — на короткий период времени. Под деревом и кактусом росло около дюжины колокольчиков. Некоторые начали цвести, когда были не более 4 дюймов в высоту, в возрасте шести недель. Многие из них недавно миновали пик цветения; их эфемерные цветки увядали, а семенные коробочки вскоре должны были лопнуть и раскрыться.
Я сделал взмах в сторону очень быстро летящего серого пятна пчелы, но промахнулся. Это была земляная пчела. Это моя старая знакомая: крупная серая самка Centris pallida, предвестница весны. Между прочим, я начал изучать брачные повадки этого вида с другим своим знакомым, энтомологом Джоном Олкоком, почти 20 лет назад.
Я стал мысленно очищать образ нужного мне объекта поиска, чтобы суметь отличить аборигенных одиночных пчёл от вездесущих медоносных пчёл на этом и соседних деревьях. Я начал отбрасывать остальных по характеру полёта, размерам и окраске. Попадалось много роющих пчёл, совсем немного особей, принадлежащих к семейству пчёл-листорезов, и даже несколько пчёл-коллетид. Были активны также пчёлы-плотники и шмели. Затем я отловил столько видов, сколько смог выловить за день, записывая их источники нектара и периоды активности.
Вернувшись в конце дня в Аризонский музей пустыни Сонора, я высыпал свой улов на лист бумаги из записной книжки и рассортировал груду теперь уже неподвижных пчёл на группы, чтобы показать их Гэри. В каждой кучке были пчёлы, которые выглядели достаточно сходными друг с другом, чтобы принадлежать одному и тому же роду или виду. Всего в течение лишь нескольких утренних часов я собрал одиночных и примитивных общественных аборигенных пчёл, принадлежащих к 6 семействам, 20 родам и, возможно, к целым 50 различным видам. Мы идентифицировали представителей родов Anthophora, Ashmeadiella, Centris, Chalicodoma, Coelioxys, Diadasia, Ericrocis, Gaesischia, Megachile, Triepeolus и Xylocopa — язык можно сломать на таких названиях. Определить количество видов было труднее, потому что некоторые из более сложных для распознания вариантов фактически могут оказаться новыми видами.
Ясно было одно: мы с Гэри жили среди богатой, но совершенно неизвестной фауны опылителей из пустыни Сонора, включающей и пчёл. Возможность изловить нечто неизвестное науке, активно размахивая сачками в кронах даже самых обычных здесь деревьев, была вовсе не таким уж и нереалистичным ожиданием для дневной охоты на пчёл. Мало кто из специалистов по биологии пчёл задерживается на одном месте достаточно долго, чтобы собрать полную выборку обитающих там животных-опылителей. Даже если они сосредотачиваются только на одном участке местности, мало кто из пустынных энтомологов уделяет время сбору образцов на протяжении всего периода цветения даже немногих самых многочисленных растений пустыни Сонора. То, что я сумел найти, могло бы удивить моих коллег, поскольку эта пустыня — вовсе не бесплодная пустошь, если речь заходит о жизни цветковых растений и опылителей.