Забытая Византия, которая спасла Запад

В любом случае Никифор Фока вдобавок оказался втянут в конфликт с церковью. Он уже некоторое время был осведомлен о ее деградации (проходя в военной кампании по византийским землям, трудно было не заметить обширные невозделанные владения церкви), а многочисленные беседы с его лучшим другом, монахом по имени Афанасий, убедили его в том, что нужно что-то делать. Патриарх раздражал Никифора с тех самых пор, как отказался даже обдумать его предложение, чтобы солдаты, погибшие в сражениях с мусульманами, считались мучениками, и император с типичной для него резкостью издал несколько поспешных указов. [156]Увеличивающееся богатство монастырей лишало государство должных налогов и вдобавок развращало саму церковь. Теперь ветеранам войн (а также всем другим) запрещалось жертвовать свои земли церкви, пополняя ее огромные владения. Монахам, принявшим обет бедности, следовало жить, как их предшественникам — в простых монастырях, расположенных в отдаленных уголках империи, вдали от суетной жизни, а не в роскошных домах, украшенных прекрасными фресками, в окружении виноградников и полей, которые обрабатывали невольники. Император отправил своего верного друга Афанасия в Грецию, чтобы богато одарить монастырь на склоне горы Афон, который был примером того, чем должно быть монастырское сообщество. [157]После этого, чтобы окончательно завершить дело, он сделал монастырь независимым от патриарха, подчинив его напрямую трону.

Приведя таким образом в порядок внутренние дела, император в 968 году снова отбыл на Восток. На этот раз его целью было уничтожение мусульманской державы, пытавшейся захватить контроль над Арменией. Возле маленького армянского городка Манцикерта он уничтожил войско арабского эмира и освободил эту провинцию от мусульманского владычества. Повернув на юг, он вторгся в Сирию, с легкостью захватив важные города Эмесу и Эдессу, и в 969 году смог отвоевать Антиохию — древнюю столицу Сирии и место расположения одного из пяти великих патриархатов христианской церкви. Со времен Ираклия ни один император не ступал в этот город, и было нечто символическое в том, что именно Никифору, чье имя означало «победоносный», было суждено вернуть его.

Обратив свой взор на юг, он решил направиться к Святому городу Иерусалиму, но пригодный для военных действий сезон практически закончился, и голод обрушился равно на византийские и арабские земли. После двенадцати лет непрерывных успехов Никифор мог позволить себе отложить завоевание Иерусалима на следующий год. До весны город никуда не денется — а войска, безусловно, заслужили отдых. Развернув свою огромную армию, император устало, но триумфально вернулся в столицу.

Несмотря на все победы, Никифора все меньше любили на родине. Вдобавок к его резкому по природе характеру, его претензия на церковные богатства оттолкнула церковь, а непосильные налоги, которые он ввел, чтобы финансировать свои бесконечные войны, стоили ему поддержки большинства граждан. Его непопулярный брат Лев уже был пойман на попытке искусственно взвинтить стоимость зерна во время голода, и теперь многие верили, что он замышлял убийство двух младших сыновей Феофано, Василия и Константина. Император мог быть никак не замешан в этих делах — но он не предпринял никаких действий против своего брата, чем еще сильнее опорочил свое уже и так запятнанное имя.

Никифор, которого теперь повсеместно винили за возросшие цены на еду и — довольно несправедливо — обвиняли в плохом урожае, стал практически затворником. Обеспокоенный предсказанием, что его убьет в Большом дворце один из его подданных, он выстроил огромную стену, отделяющую дворец от города, и заперся изнутри. Когда он все-таки осмеливался выходить на улицу, ему приходилось мужественно встречать потоки брани, а однажды даже случайный (неумело брошенный) кирпич в голову. Пытаясь ослабить напряжение, император назначил спортивные бои на Ипподроме — но по городу расползлись слухи, что он собирается перебить народ, и в итоге вид обнаженных мечей спровоцировал паническое бегство, в котором погибло несколько сотен зрителей. Не удивительно, что Никифор при каждой возможности старался избегать давящей столичной атмосферы. Увы, это в свою очередь обеспечило ему врага более грозного, чем те, с кем он встречался на поле боя.