Самосознание православного мира также ожесточилось от созерцания картин того ужасного мая, и со временем память стала превращаться в легенду. Согласно ей, священники, что проводили службу в Софийском соборе, когда туда ворвались турки, не были убиты, но остановились на середине песнопения и чудесным образом растворились в южной стене святилища. Когда город снова окажется в руках христиан, они появятся вновь и продолжат службу с того места, где она была прервана. Что же до последнего императора-героя, то он не погиб в сражении, но был спасен ангелом и обращен в камень. Там, в пещере под Золотыми Воротами, мраморный император ждет, словно король Артур, чтобы вернуться с победой и снова править своим народом.
За пять столетий последующего османского владычества трагическое противостояние Константина неодолимой силе ислама стало символом православной церкви в изгнании. Его статуя все еще стоит в Афинах, вызывающе подняв руку с мечом — первый мученик и вошедший в легенду неофициальный святой современной Греции.
Длительное сопротивление Византии исламу закончилось поражением — но, продолжая борьбу столь долго, империя одержала важную победу. Великие стены Константинова города задержали наступление мусульман в Европу на восемьсот лет, дав так необходимое Западу время для развития. Когда османская волна нахлынула на Византию, она была на пике своей силы; но вскоре мусульманские армий споткнутся у стен Вены, и Оттоманская империя начнет свое долгое отступление из Европы.
Падение Константинополя могло означать исчезновение последних следов Римской империи, но беспредельный свет ее знаний не погас. Беженцы потекли в Западную Европу, неся с собой утерянные сокровища греческой и римской цивилизаций.
Первый проблеск гуманизма уже тронул западные сердца, и они восприняли драгоценный дар Византии с восторгом. Неполные копии работ Аристотеля были хорошо известны уже давно — но теперь Европа познакомилась с Платоном и Демосфеном, была глубоко взволнована «Илиадой» и очарована Ксенофонтом и Эсхилом. Эмигранты из Византии стали наставниками таких разных знаменитостей, как Петрарка и Боккаччо, а состоятельный Козимо Медичи был настолько впечатлен византийским преподавателем, что основал Платоновскую академию во Флоренции. Итогом стало возрождение — Ренессанс, как его скоро назовут, — во время которого Западная Европа заново познакомится со своими корнями.
Другие изгнанники бежали в Россию, последнее великое православное государство, и попытались заново осуществить византийскую мечту. У правителей тех обширных северных земель уже имелись византийский алфавит и восточная душа, и они с радостью приветствовали пришедших. Они приняли титул «царь» — свой вариант титула «цезарь» — и восприняли двуглавого орла, сделав его своим символом. Византийское искусство сплелось с местными стилями и продолжало процветать на Балканах и к северу от них.
Русские никогда не забывали ослепительного видения Константинополя, унаследованного ими, и желание вернуть его надолго стало неосуществимой мечтой Российской империи. Они так глубоко прониклись им, что даже Сталин, воодушевленный победой коммунизма, разделил ее память и воспринял уроки ее истории и темное недоверие к Западу, что все еще преследуют Кремль.
Но без сомнения, самым главным наследником Византии стала православная церковь. Использованная национальными силами в XIX и XX веках, церковь стала вместилищем культуры, связывающим народы бывшей империи со славными временами их прошлого. Сегодня византийский орел гордо развевается на национальных флагах от Албании до Черногории, а также во многих других странах, пусть каждый раз и в локальной версии. [223]
Лишь на Западе о произошедшем почти позабыли, хотя без Византии история Ближнего Востока и Европы в лучшем случае неполна, а в худшем — непостижима. Когда в тот ужасный вторник дым турецких пушек в конце концов развеялся, обнаружилось, что в мире произошли глубокие перемены. Средние Века окончились, и Западная Европа стояла на грани выдающегося культурного взрыва. Спустя всего тридцать пять лет после падения Константинополя Бартоломеу Диаш обогнул мыс Доброй Надежды, открыв морской путь в Индию. А всего через четыре года после этого события малоизвестный итальянский исследователь по имени Христофор Колумб, используя переведенный византийский текст Птолемеевой «Географии», открыл Америку.
В головокружительную эпоху географических открытий, рассвет которой уже брезжил на горизонте, не осталось места для запутанных воспоминаний о Византии. Великий бастион, что тысячу лет защищал Европу, был предан забвению, и слово «византийский» стало изображать народ империи в карикатурном виде, означая бессмысленную заумность и таинственные зловещие замыслы. Эти обвинения были настолько же незаслуженными, насколько и ложными, и в результате помешали Западу воспринять уроки, преподнесенные историей на примере Византийской империи.