Забудь меня такой

Майя дорого бы дала за то, чтобы увидеть, как зажигает по ночам бывшая старуха, но она никогда не участвовала в Глафириных развлечениях. По той простой причине, что ее не приглашали. Однажды она не выдержала и обиженно намекнула, что тоже не прочь раз в жизни куда-нибудь сходить. Но Глафира была в своем репертуаре:

– Ты же усталая вечно – в клубе точно заснешь. Нет, тебя еще раньше фейс-контроль не пропустит – тебе же туда надеть нечего.

Давясь от обиды, Майя решила провести ревизию своей выходной одежды. К ее полному расстройству, Глафирины слова подтвердились: Майин гардероб подходил лишь усталым от жизни людям. В нем были вещи, позволяющие выглядеть достойно, но никак не предназначенные для веселья.

Отдельной статьей для огорчений являлись отношения Глафиры с Никитой. Нет, они по-прежнему были хорошими, беда только в том, что слишком хорошими. Отныне у мальчика не было нужды оставаться на продленке: по приходе домой его встречали не голые стены, а красавица тетя Глаша, внимательная и рассудительная, не повышающая голоса, всегда в хорошем расположении духа. Именно она становилась слушательницей мальчишкиных школьных новостей и мудрой его советчицей. На долю Майи перепадали теперь лишь жалкие ошметки информации о жизни сына, а на родительских собраниях она с изумлением выясняла, что безнадежно отстает от этой жизни. Оценки и экскурсии, ссоры и перемирия, робкие влюбленности и горькие обиды – все теперь проходило мимо нее. Монополия на эти события принадлежала Глафире.

Особенно ранило Майю то, что исключительно с Глафирой мальчик теперь делился своими планами по обнаружению сокровищ. Глафире же он посетовал и на то, что они с матерью уехали из Каппадокии, так и не исследовав загадочную пещеру. И вопреки всем железным постулатам педагогики Глафира поддержала мальчика и осудила Майю. Не воздержалась от комментариев, не ограничилась чем-то нейтральным вроде: «Ну, может быть, вы туда еще и вернетесь», а открытым текстом заявила: «Да, мама у тебя приключений боится!»

– Какое вы имеете право подрывать мой авторитет?! – задыхаясь от возмущения, высказала ей Майя, когда они остались наедине.

– Да ты сама его себе подорвала, – безапелляционно заявила Глафира. – Почему не дала ребенку отыскать клад?

– Какой клад?! Ну что вы бредите?!

– А почем ты знаешь, что клада там не было?

Майя в отчаянии сжала виски:

– Нас ждал автобус, я не могла задерживать группу.

Глафира насмешливо махнула рукой:

– Вот я о том и говорю, что ты труслива. Автобус она задерживать не могла! А про то, что победителей не судят, слышала?

– Если б знать, что победишь!

– Смешно мне с тобой и противно, – подвела итог сибирячка. – Не живешь, а тени своей боишься. Как ребенка-то не побоялась завести? Или аборт было страшно делать?

После этого Майя не разговаривала с Глафирой два дня. Но на третий у Никиты случилось расстройство желудка, а Глафира, как всегда, приняла деятельное участие в его лечении, и все вернулось на круги своя.

Глафирино предположение так сильно оскорбило Майю еще и потому, что оно было чистой правдой: ребенок в ее жизни появился случайно. Однако появился – и слава Богу! С его появлением Майя была избавлена от волнующей необходимости устраивать личную жизнь. Вся любовь – ребенку! Все время, силы и возможности – тоже. И найдется ли хоть кто-то, способный бросить за это камень в мать-одиночку?