Заблудились

Семин после моего рассказа поостыл. Около часа ворочался на сиденье с боку на бок, шумно посапывая, наконец не выдержал:

— Вот где его черти носят? Вокруг джунгли, хищники, змеи ядовитые, каннибалы с дубинками разгуливают. Сожрут его, дурака, что делать будем? Машина сломана. Так и проторчим здесь остаток жизни…

— Ох, Бенедикт, тебя, похоже, только твоя персона волнует. За Василия не беспокойся — мужчина проверенный, сам кого хочешь съест. И потом, не мог же он оставить Мурочку ночью одну в джунглях — все-таки дама.

Утром Василий вернулся один, весь в пуху и разноцветных перьях, без куртки и без ножа.

— У нее тут недалеко гнездо на дереве. Уютное такое гнездышко! лучезарно улыбаясь, сообщил он. — Ножик и куртку я ей подарил. У них тут скоро похолодание, этот, как его, ледниковый период намечается. Девочке теплые вещи нужны. Чего носы повесили? Сейчас займемся нашей колымагой. Держи паяльник! — приказал он Семину. — Помогать будешь! А ты, Федор, костром займись. Подкинь дровишек! Огонек-то почти потух. Оленя разогрей. Мурочка скоро прибежит голодная.

Машину чинили почти неделю. И всю эту неделю, день ото дня, Василий постепенно мрачнел, становился все угрюмее и раздражительнее. Хотя он и продолжал шутить, бодро орудовать инструментами и командовать, мы чувствовали — настроение у Васи портится. Теперь, когда из лесу появлялась Мурочка и ее сородичи, Вася не встречал их бодрыми криками. Если в первые три дня он организовал для первобытного народа своеобразный ликбез: обучал стрельбе из лука, выделке шкур, умению добывать огонь при помощи кремня, то к концу недели Вася уже не отходил от машины. Развлекать же гостей, и даже саму Мурочку, приходилось уже Семину и мне.

На седьмой день нашей первобытной одиссеи Василий после ужина и прощания с Мурочкой собрал нас в машине.

— Значит, дела такие, — сообщил он. — Кое-что во внутренностях этого катафалка удалось исправить. Можем ехать…

— Наконец-то, — облегченно выдохнул Семин.

— Я не договорил, — сухо продолжал Василий. — Ехать можем, но в неизвестном направлении.

— Что ты этим хочешь сказать, Вася? — удивился я.

— Компас «прошлое — будущее» безнадежно испорчен. Я могу завести машину, могу задать скорость, но где мы окажемся в следующий раз — этого я предсказать не могу.

— Погоди! Ты что — даже не сумеешь определить, в прошлое мы попадем или в будущее?

— Именно! — Василий меланхолично забарабанил пальцами по панели управления. — Даже не могу сказать, как далеко мы прыгнем в ту или другую сторону. С одинаковой вероятностью мы можем попасть и в мезозойскую эру, и к основанию города Рима, и в какой-нибудь сорок седьмой век далекого будущего.

— Ха! Так в чем проблема? Будем прыгать через века, раз, другой, третий, до тех пор, пока не попадем в нашу эпоху или более позднюю. А там отыщем исправный аппарат и вернемся на нем к себе, — сказал Семин. — Ведь, кажется, уже с двадцать третьего века во всех крупных городах Земли были открыты гарантийные мастерские по ремонту машин времени. Верно, Федор?

— Пожалуй, — согласился я. — Что скажешь, Вася, похоже, Бенедикт прав?

— Прав-то прав, но вы, друзья, забываете, что машина времени — это еще не вечный двигатель. У нас энергии осталось всего на четыре больших перехода.

— Другого же выхода нет, — сказал я. — Заводи!

— Почему нет? — Василий хмыкнул. — Желающие могут остаться с племенем нашей Мурочки.

— Вы мне эти разговорчики, Василий Иванович, оставьте! — встрепенулся Семин. — Это провокация! Дезертирство!

— Мое дело предупредить, — процедил сквозь зубы Вася, включая зажигание.

Первобытный лес за окнами машины покачнулся, задрожал и растаял во тьме.

Василий выжимал из машины все возможное.

Семин опять стал нервничать, хватать то меня, то Василия за руку и шептать:

— Осторожнее, осторожнее на поворотах истории, плавнее, ради всего святого!

— Терпи, профессор, не выпадешь авось, — бормотал Вася, пристально наблюдая за стрелкой расхода энергии. — До исторических времен надо еще добраться! — К Василию, едва он оказался на своем рабочем месте у пульта, вернулась его обычная жизнерадостность и уверенность в завтрашнем дне.

Через два часа по бортовому времени Василий погасил скорость и отключил двигатели. Тьма за окнами понемногу рассеивалась. Из серого тумана стали проступать гигантской толщины стволы деревьев. Возникли совершенно дикие, чудовищные заросли. И в кабину машины времени стали доноситься приглушенные лающие и квакающие звуки, различные взбулькивания, рев.

Семин поежился, завертел головой, затем покосился на Василия и убежденно провозгласил:

— Опять куда-то в доисторические времена заехали.

— Да, это вам не двадцать первый век, — не теряя бодрости в голосе, подтвердил Вася. — Опять в прошлое провалились.

В это мгновение за окном среди буро-зеленых мохнатых зарослей зашевелилась голова гигантской змеи.

— На питона по размерам смахивает, — сказал я, — а то и покрупнее будет.

— Что, Васек, может, сбегаешь — познакомишься? — съехидничал Семин.

— Бенедикт, — одернул я его, — спокойнее, не нагнетай атмосферу!