За тридевять планет

- Ой, Эдик, дай-ка и я пощупаю,- потянулась и Фрося.

- Ну, ну! Иди кур щупай! - Я отступил на шаг.

Фрося обиделась.

- Еще не полетел, а уже воображает! Пойдем, братик!

Но капитану, я чувствовал, не хотелось уходить.

Мы, люди, суем свой нос всюду, независимо от того, просят нас или не просят. И охотнее всего именно туда, куда нас не просят. Капитан не составлял исключения. Хотя Фрося не только сказала: "Пойдем, братик!" - но и дернула братика за рукав гимнастерки, тот не стронулся с места.

- Так этого мало, должно быть? - продолжал он.

Я понял, о чем идет речь.

- Тренировок-то? Конечно! Но кроме пробежек и гири есть еще барокамера.

- А это что за зверь?

Капитан сказал и сам засмеялся. Я тоже не мог сдержаться, как ни старался. Так мы стояли и смеялись, и дружески похлопывали друг друга.

- И не говори, капитан! - наконец сказал я, переставая смеяться.Сидишь и сидишь, как дурак. Час сидишь, два сидишь... И - ни закурить, ни слова сказать. Главное, курить нельзя. Вот тут, под ложечкой, сосет, сосет, а - нельзя.

- Бросать надо. Коли задумал лететь, то бросать надо. Кстати, куда же ты летишь?

- А никуда он не полетит. Струсит.

Фрося сказала это, чтобы задеть, унизить меня - женщины, они мстительны,- но я пропустил ее реплику мимо ушей. Пусть себе язвит, меня не убудет, - подумал я. Да и не до того было, чтобы отвечать на всякие шпильки. Я вдруг почувствовал, что сейчас-то, с этого вопроса, и начинается настоящий мужской разговор.

- Куда! На другую планету, куда же еще! - сказал я.

Капитана это страшно заинтересовало.

- На какую именно? - Он оперся на коромысло, давая понять, что готов слушать меня без конца.

- На какую попаду,- сказал я и, понизив голос до шепота, продолжал: Слушай, капитан, а правда, будто там (я кивнул вверх) черт-те сколько планет, как наша Земля? И вода, и воздух, понимаешь... И вообще, все точь-в-точь!

Капитан даже опешил от неожиданности.

- Что значит точь-в-точь? - спросил он и нервно переступил с ноги на ногу.

- У него шарики за ролики заехали. Пойдем, братик, а то он и тебе голову задурит,- встряла Фрося.

- Погоди, это интересно. Так как же, а?

- Ну вот, допустим, деревня,- стал объяснять я как можно популярнее.Она и здесь, на нашей Земле, и там, на той... А значит, и все остальное... Значит, и я тоже - здесь и там... И я, и ты, и все...

- А я? - прыснула Фрося.

Но ее вопрос я оставил без внимания.

- Все-все,- продолжал я, обращаясь к одному капитану.- Вот, допустим, бежит собака... И там бежит. Или, скажем, вот мы с тобой... Стоим и разговариваем, как приличные, культурные люди...

- И там?

- И там...

- Как приличные и культурные?

- Само собой.

- Уди-ви-тель-но! - Капитан опять переступил с ноги на ногу и уставился на меня своими круглыми глазами.

- Шишкин говорит, что главное, как повезет. Если, говорит, попадешь на планету, где все как у нас, тогда, говорит, тебе сам черт не страшен.

- Эдик, а трудодни там начисляют?

Это опять Фрося... Тут такое дело, а она - трудодни!

- Женщина, что с нее взять,- вздохнул капитан.

Я сказал, что в наше время и женщины должны кумекать, и продолжал:

- Одного я боюсь, капитан,- вдруг горючего не хватит!

- Не хватит, тогда обратно. Зачем рисковать! - Он подхватил полные ведра на коромысло, не расплескав ни капли, и наконец собрался идти.- Что ж, желаю удачи! С удовольствием полетел бы за компанию, да жаль, дела мешают... Дела, дела!

- Ну, на другую планету - это не так-то просто! - сказал я и побежал дальше. Но вынужденная остановка сбила меня с ритма, и остаток пути я бежал как-то вяло, без особого воодушевления. Да и мысли всякие мешали... "Красота! Красота!.. И что он нашел здесь такого?" - думал я про капитана. И Фрося...

Тоже мне, хочет, чтобы и там, на другой планете, ей трудодни начисляли!.. Не жирно ли будет?..

III

Кстати, с Фросей у нас были трудные отношения.

Когда-то я увлекся ею, раза два проводил до дому, даже поцеловал,знаете, как это бывает... А она вбила себе в голову невесть что, стыдно сказать.

Узнал я об этом совершенно случайно. Приехал Шишкин, инженер, и поселился у нее на квартире.

Дом-то дай бог, хоть танцы устраивай. А жильцов всего двое: сама Фрося и тетка Пелагея, ее мать. Вот и пускают - то агронома, то инженера, то какого-нибудь проверяющего. Сейчас их меньше стало, проверяющихто, а раньше, ого, успевай встречать да провожать.

И вот на другой день после того, как Шишкин поселился у Фроси, я подслушал разговор (случайно, разумеется), который заставил меня помахать ручкой.

Помнится, было утро. Шишкин, только что умывшись, топтался во дворе с мохнатым полотенцем через плечо. Фрося стояла рядом. Она, должно быть, подметала двор, остановилась передохнуть и завела тары-бары со своим квартирантом. А может, и просто так вышла, не знаю. Да это и не имеет значения. Важно, что они стояли рядом и разговаривали.

- Зовут меня, как Плеханова,- Георгий Валентинович. А в институте звали просто Жорой. Так и ты зови,- услыхал я приятный голос Шишкина.

- Дразнить будут,- засмеялась Фрося.

- Почему - дразнить?

- Был у нас Жора... Как пойдет по деревне: "Жора-обжора!" - проходу не дают.