За Хартию

- Вот и все, - закончил фермер. - И присматривай получше. Ну, чего ты еще ждешь?

- Мистер Джонс, я... Мне сегодня исполнилось шестнадцать лет.

- И что же? - Маленькие глазки фермера разглядывали Оуэна, тонкие губы раздвинулись в ухмылке. - Что мне следует предпринять по сему поводу? Поздравить тебя?

- Мистер Джонс, вы обещали, что дадите мне полное жалованье взрослого, когда мне исполнится шестнадцать. Семь шиллингов.

- Разве? - Фермер глотнул чаю и провел по губам волосатой рукой. - Что-то не помню.

- Нет, обещали, сэр.

- Мм... Сколько времени ты у меня работаешь?

- Почти семь лет. Большой срок, сэр.

- Пред лицом Господа нашего это всего лишь день. О нет, меньше чем день, - напевно проговорил мистер Джонс.

По воскресеньям он исполнял обязанности приходского проповедника, но и в будни не упускал случая объяснить своим работникам, каков их долг перед Богом и друг перед другом.

Внезапно он переменил тон.

- Уж очень сейчас тяжелые времена для нас, фермеров,- проговорил он, доверительно наклонившись к мальчику.- Может быть, мы вернемся к этому разговору на праздник святого Михаила?

- Четырех шиллингов мне мало, - твердо возразил Оуэн. - Я уже мужчина, то есть почти совсем мужчина. И мне причитается жалованье взрослого.

- А я говорю, время очень тяжелое, - продолжал фермер. - Но ты, я вижу, славный парень. Может, мне удастся выкроить для тебя еще шесть пенсов в неделю.

- Шесть пенсов? Не выйдет! - грубо сказал Оуэн. Он был еще мальчишка, он был вспыльчив и не сумел сдержаться. Ведь он честно и усердно работал на этого Джонса. Сколько лет он ждал этой прибавки, и вот награда за все!

- Время и для нас тяжелое, - продолжал Оуэн. - А вам, мистер Джонс, живется не так уж худо, насколько я знаю. Взгляните на холмы: они будто под снегом, столько на них пасется ваших белых овец...

- Я все понял, мой мальчик. - Фермер ухмылялся, прихлебывая из кружки. - Если тебе у меня не нравится, я тебя не удерживаю. Многие мальчишки в Лланбедре рады заполучить твою работу.

- И вы, конечно, будете кормить их теми же сказками, что меня: "Работай, надрывайся, а в шестнадцать лет дам тебе надбавку к жалованью". Теперь мне все ясно, мистер Джонс. Я не первый, с кем вы сыграли эту шутку, и, уж конечно, не последний.

- Убирайся отсюда!- зарычал хозяин, приподнимаясь в кресле. - И знай - надбавки тебе не видать, потому что не будет самого жалованья. Убирайся, пока я не спустил на тебя собак!

- Ну что ж, - Оуэн не спеша направился к двери, - я расскажу всей деревне, какой вы хозяин. Возможно, вам будет не так легко найти еще одного дурака.

- А тебе будет не так просто найти другую работу! Я дам знать всем фермерам, и никто не возьмет тебя. Можешь подыхать с голода, мне наплевать...

Хлопнула дверь. Оуэн снова шагал по грязному проселку. Он громко насвистывал, выражая этим свое презрение к невзгодам и заглушая растущее беспокойство. Невеселое это дело - оказаться без работы. Особенно если Джонс выполнит свою угрозу и сговорится со всеми окрестными фермерами. Нечего сказать, славно он отпраздновал день рождения!

Вступая в деревню, Оуэн уже не свистел. Он был хмур и мрачен...

Туристы, которые спустя десятилетие стали частыми гостями в Лланбедре, окрестили это местечко "маленьким раем", "эдемским садом"[*] и другими романтическими именами Оно было и вправду прекрасно - даже для привычных глаз Оуэна. Семейка каменных домиков лепилась к лесистому горному склону, под которым пенистый Грвин Фечан с ревом перекатывался через огромные валуны. Но сегодня мальчик мог думать только о горе и нищете, что скрывались под нарядными крышами. И особенно о нужде в его собственном доме.

Дом! Три крохотные комнатенки на девятерых. Дождь, проникающий сквозь кровлю, сырость, вползающая сквозь щели в полу, и скудная, разваливающаяся мебель. Чего только мать не делала, чтобы содержать дом в порядке! И все напрасно. Двое сыновей умерли в прошлом году.

Оуэна встретили с удивлением и тревогой: он никогда не возвращался до темноты. У матери от ужаса перехватило дыхание, когда она услышала новость.

- Скорей! Скорей беги назад, извинись! Может, он возьмет тебя обратно. Четыре шиллинга лучше, чем ничего...

Оуэн не побежал, не извинился. Со следующего дня он стал обходить все фермы в округе. Стучался во все двери, отгонял палкой рычащих собак и просил работы. Любой работы!

К концу недели ноги еле носили его. Он совсем приуныл и готов был на какую угодно работу, сколько бы за нее ни платили. Но все бесполезно.

Безработица свирепствовала повсюду, сотни людей снимались с насиженных мест и отправлялись на юг - туда, где шахты, фабрики, заводы.

А если какой-нибудь фермер и соглашался нанять Оуэна, мистер Джонс был тут как тут. Он немедленно вставлял словечко, намекая, что парень-де ленив и нечист на руку, потому и пришлось его уволить.

Бороться, доказывать - бесполезно.

Оуэн совсем отчаялся. Он чувствовал, что не может больше и недели оставаться дома: семья по-прежнему тратила на него деньги, а он сам не зарабатывал ничего. И наконец Оуэн решился.