За гранью будущего

Дальше Владлен Петрович слушать не стал. Он повернулся и углубился в писанину. Его коллега хмыкнул, неопределённо повертел головой и стремительно вышел. В комнате наступила относительная тишина…

– Вы действительно не в курсе, где подевался ваш… безногий пациент? – ворвался дежурный в комнату.

– Это уже не смешно! – поставив заключительную подпись, нервно поднялся со стула Владлен Петрович. – Что? Где? Куда… он мог деться? Что за организация работы? – набросился он на молодого коллегу.

– Пойдёмте со мной, – сдерживая раздражение, кивнул на дверь тот.

И они, чуть не столкнувшись в проёме, разгорячённые поспешили в приёмную операционную.

– Ну, и где вы его подевали? – теперь уже Петрович начал наседать, размахивая исписанными бланками перед носом дежурного. – Мне уже пора домой. Подпишите о приёме больного и… дальше разбирайтесь сами.

– Извините! – твёрдо выдавил молодой и вытер испарину на широком лбу. – Я не могу принимать того, кого нет! Подавайте…

– Вы про убогого, что лежал на перацийном столе? – прервала назревающий скандал пожилая уборщица.

Она только что вошла, деловито поставила ведро с водой и устало оперлась на высокую швабру.

– Дык он вышёл! Может, приспичило в нужник, а медсестра кудый-то запропастилась… – в задумчивости водила глазами женщина, прикидывая что-то своим простым, но практичным умом.

– Как вышел? – в унисон выкрикнули оба врача.

При этом у Владлена Петровича в глазах даже мелькнул красный круг: он всегда появлялся при сильном волнении. Сразу вспомнился случай, когда из санпропускника выкрали человека с огнестрельным ранением. Впоследствии оказалось, что тут были замешаны бандиты местной группировки. Было долгое следствие, крупные неприятности…

– Мне ещё этого не хватало… – Владлен Петрович попросил воды и бледный прислонился к пустому операционному столу. Уборщица проворно налила стакан воды из графина, что стоял в углу на стеклянной этажерке, и участливо подала растерявшемуся человеку.

Наконец и его молодой коллега сообразил, что дело может обернуться неприятностью (хотя больного ещё не принял), и он стал предметнее разбираться в произошедшем. То, что выяснил, показалось нереальным! Медсестра, строгая исполнительная женщина средних лет, и санитарка, бойкая молоденькая практикантка, никуда пострадавшего не “транспортировали”. А посетители, сидевшие в коридоре, подтвердили, что видели, как из операционной вышел парень с побитым, поцарапанным лицом. Все отмечали, что до самых пят у него свисала грязно-серая пятнистая простыня, завязанная на поясе тугим узлом.

Услышав такие свидетельства, Владлен Петрович бросился к тазику, в котором лежал привезенный с вокзала бумажный свёрток. Когда врач лихорадочно разбросал окровавленные куски бумаги – то весь покрылся липким потом! В одной руке у него свисала рваная, с запёкшейся кровью правая нижняя голень со ступнёй, а в другой руке – кусок ступни левой… Но главное, он же сам обрабатывал у пострадавшего культяпки ног! Ошибки быть не могло…

Петровича передёрнуло нервным тиком, он искривил рот, хотел что-то сказать, но беззвучно повалился на пол. Дежурный и уборщица кинулись ему на помощь…

Над всеми чувствами преобладало острое ощущение, что в голове завёлся крот. Он настойчиво копался, копошился, прорывал свои ходы и пытался вырваться наружу. Голова не болела, но казалась чужеродным телом, тупым и ненужным, в котором, к тому же, суетились и елозились посторонние.

Алексей шёл по улицам города и медленно приходил в себя. Прохожие оглядывались на обвязанного грязной простынёй молодого человека с побитым лицом и реагировали по-разному, в основном с брезгливостью. Бомжей и опустившихся алкоголиков, стеклоглазых наркоманов в городе хватало, но сочувствия они, тем более молодые, вызывали далеко не у всех. В рыночной гонке за успехом, слабых, в лучшем случае, не замечали и обходили стороной. В худшем – могли и бока намять, а то и убить…

Знакомая кучка тополей, родная “хрущёвка” и её обветшалый подъезд вызвали смятение, а потом короткий, но интенсивный электрический импульс в позвоночнике. В голове прояснилось, и крот затих… Мысли стали упорядочиваться, появились признаки какой-то логики. Он оглянулся: на детской площадке в песке возились дети; две молодые мамы о чём-то увлечённо беседовали, а на скамейке перед подъездом сидела старушка. Она, единственная, уставилась мутными глазами на Алексея и была слегка ошарашена. Даже когда он исчез за входной дверью, старушка продолжала всматриваться в болтающуюся дверную ручку. Потом укоризненно покачала головой и что-то стала назидательно шептать крестясь.

Соседка, тётя Даша, у которой оставил ключи от квартиры, среагировала соответственно своему статусу чувствительной женщины: она всплеснула руками и, выпучив глаза, зачастила рыдающим голосом:

– Где ж тебя так, Лёшенька? Ты ведь такой тихий, спокойный, мухи не обидишь. Что ж это деется с ихней демократией? Нормальному человеку выйти во двор нельзя! Надо ж…

– Мне бы дверь открыть… – оборвал её стенания парень, чувствуя, как крот вновь зашевелился.