Z — значит Зомби

К церкви вернулся и вижу: все не так плохо. Все значительно хуже. Потому что с другой стороны, от автомобильных мостов, через Монастырку перекинутых, тоже толпа мертвяков катит, и счет уже на тысячи идет. О том, чтобы их всех из нашего служебного оружия уложить, не задумался бы даже самый отъявленный оптимист.

Вот тогда-то я понял до конца слова Лариосика насчет острова-западни…

Удивила реакция на мертвяков наших работодателей, поильцев и кормильцев. Проще всего, конечно, сказать, что оказались они, кормильцы, все поголовно тупыми идиотами. Однако не стану клеветать на погибших: встречались среди них очень даже умные люди. Но они сами себя… как бы поточнее… в общем, загипнотизировали сами себя.

Столько твердили про мерзкую авторитарную власть, злостно нарушающую права ни в чем не повинных инфицированных граждан, — что сами в свои мантры поверили. Так уж у них мозги были устроены: если власть кого-то щемит, то власть неправа всегда, по определению, потому только, что она власть. А ущемляемые все белые и пушистые… И, получается, потенциальные союзники в деле свержения фашиствующей камарильи.

Толпа к тому времени, когда я вернулся, поредела. Одни вместе с мобильниками и камерами смылись, эксклюзив свой поскорее выкладывать. Кое-кто, услышав близкую стрельбу, поспешил ноги унести. Недалеко унесли, я думаю… Но многие остались.

И вот ситуация: на трибуне Сумчатый, речь держит, хорошо поставленным голосом из динамиков громыхает. Борюсика уже не видно, и Тортиллы тоже, да и тэвэшников вдвое меньше стало. А за спиной у слушателей — толпа зомбяков приближающихся.

Но Сумчатый не крикнул людям, чтобы бежали, спасались… Руку вперед выбросил, точь-в-точь как Ленин с броневичка, и вещает что-то о том, что свершилось, дескать, что лопнуло терпение у оскорбленных и униженных инфицированных граждан, что восстали они против режима и его свинцовых мерзостей, что начался обратный отсчет последних часов диктатуры…

Наверное, сам себе верил. Наверное, думал, зомби его сейчас вождем выдвинут, и, с Сумчатым во главе, — на Смольный. А потом, колоннами со всех концов России, — на Кремль. В чем-то прав был: чтобы Сумчатого в вожди, надо или обкуриться-обколоться, или умереть, или еще как-нибудь мозгов лишиться…

Люди стоят и слушают. Не оборачиваются. Что у них за спинами — не видят. Люди думают, что про восстание инфицированных — фигура речи…

А вот Матрасник все сообразил. Он рядом стоял, в очереди к микрофону. Как увидел, что за подмога к гражданским активистам подходит, тут же юркнул куда-то в сторону, как крыса напуганная.

Следом за ним и Сумчатый с трибуны слетел. Кубарем — кто-то ему пинка отвесил, я не разглядел толком, кто.

Микрофоном Лариосик завладел, личность до той поры абсолютно не публичная. И гаркнул в него по-простому, без словесных красивостей. Нецензурно, но доходчиво: …ывайте, козлы, бегите!

Команду к исполнению мало кто принял, но хотя бы обернулись… Да только было уже поздно. Одни заорали, другие побежали, третьи то и другое разом… Некоторые на месте застыли, как кролики перед удавом.

Я свой «иж» выдернул, с предохранителя снял, и решил, насколько сумею, поближе к Лариосику держаться… Он местный, лучше меня тут все щелки-лазейки знает, и свистопляску нашу загодя предвидел, мог какой-то план спасения обмозговать…

Про все это я вспоминаю и рассказываю долго. А на самом деле события очень быстро мелькали, как слайды во взбесившемся диапроекторе… Когда я за ствол схватился, мертвяки уже до дальнего края скорбящей толпы добрались.

И сразу начали убивать.

4. Не всякий мертвец теряет аппетит

— Молодой ты еще… — сказал Свиридыч без осуждения. — Не привыкший… С наше на реке поночуешь, среди бела дня не будут всякие страхи мерещиться.

Николка попытался что-то возразить, но отец показал кулак — и парень осекся, успев издать лишь какой-то невнятный звук.

— Рыбешка какая-то, — пояснил Парамоша. — Или рак… Любят раки утопленников… А уж корюха… Помнишь корюху, Свиридыч?

— Где ж такое позабыть… Как-то по весне, Николаша, во время хода корюшки, тоже течением в «парашют» мертвяка занесло… Нынешний-то в сравнении с тем — свежачок, а тот уже протух порядком. Так корюшки на нем настоящий пир устроили. Прямо в брюхе копошились, среди кишок гнилых, кусочки отрывая-откусывая. У них пасти с зубами мелкими, но остренькими, мясо грызут не хуже пираний… Я с того дня по сию пору корюшку в рот не беру. Не лезет и все тут.

Он говорил, с интересом поглядывая на Николку: сблюет или нет? Но не врал и не преувеличивал, история такая и вправду случилась.

Тот не сблевал. Вообще не проявил интереса к давней страшилке. Стоял молча, опустив взгляд на утопленника, затем произнес без всякого выражения, без малейшей интонации:

— Снова шевельнулся…

— Тьфу, дурной… — огорчился Парамоша. — На вот, глянь, кто тут шевелится…