Z — значит Зельда

Хотя сезон на Ривьере закончился, мы остались еще на несколько осенних недель. Новые друзья и поклонники Скотта так вцепились в него, что он посещал каждую вечеринку, стал гостем во всех казино и барах. Слишком часто перебирал с выпивкой, принимался спорить, грубил, смущал меня и выставлял себя на посмешище. Случались драки. Один раз его арестовали. Иногда, встав утром, я обнаруживала мужа спящим на кухонном столе, пока слуги делали свои дела, обходя его и стараясь не встречаться со мной взглядом, я причитала, он извинялся, и мы оба делали вид, что все исправили — до следующего раза.

Если я отказывалась сопровождать его выходы — а я отказывалась довольно часто, ссылаясь на плохое самочувствие и в половине случаев симулируя, — он не возвращался до самого утра, а, наконец-то появившись дома, отказывался говорить, где провел ночь. Он хотел наказать меня за то, что я оставила его одного. Бывало, наоборот, говорил:

— Ты заслуживаешь гораздо лучшего, чем такую вошь, как меня… Я хочу, чтобы мы были, как раньше, уникальными. Золотой парой. Нас ведь тогда все любили?

И я прощала его, потому что тоже скучала по счастливым денькам.

Но всему свой предел. Однажды в ноябре я была в кухне и нарезала манго для Скотти, которая играла в классики во дворе, когда Скотт появился на пороге. Вид у него был — краше в гроб кладут. Бледный, небритый… Когда он потянулся к дверце буфета, я увидела, что руки у него трясутся.

— Мы должны уехать из этой страны, иначе она уничтожит меня.

На этот раз я попыталась вызвать в себе сочувствие к нему, но безуспешно, и так же безуспешно попыталась быть покладистой:

— Как ты смотришь на то, чтобы просто уехать из этого города и вернуться в Париж?

— Макс спрашивает, когда мы возвращаемся в Штаты, и родители хотят, чтобы мы вернулись домой… Мне нужно быть где-то вдали от соблазнов.

— Мы постоянно переезжаем с места на место, потому что тебе везде слишком много соблазнов. Ты сам-то не видишь?

— И больше ничего крепкого. — Он потер лоб. — Отныне — только вода. У меня получится, если мы вернемся в Штаты.

— Откуда ты знаешь? Раньше тебя сухой закон не останавливал.

— Зельда, мне и так паршиво. Ты не можешь хоть немного поверить в меня и поддержать? Я пытаюсь начать все с чистого листа.

— В Париже полно чистых листов. Ну же, Део, туда переехать гораздо проще, чем на другой континент. Ты можешь работать в той комнате, которую снял, — сказала я. Такой план пошел бы на пользу нам обоим. — А пока работаешь, просто делай вид, что не знаешь никого в городе.

— Снять эту комнату было ошибкой. Я не могу работать в мансарде.

То есть он понял, что не может подражать привычкам своего дружка Эрнеста и при этом быть ведущим в их тандеме.

— И я не хочу, чтобы ты общалась с лесбиянками — с коблами вроде Эстер и Натали. Нам нужно новое, свежее место, нужно начать все сначала. Париж опасен для здоровья.

— Кто бы говорил. И откуда ты взял это слово — «коблы»? Мне оно не нравится, оно злобное.

— Не знаю, где я его подцепил. Так говорят. Эти женщины, которые похожи на мужчин, и носят брючные костюмы, во имя всего святого…

— Готова спорить, Хемингуэй тебя научил.

— Конечно, вали все на Эрнеста, это всегда его вина. Что ты имеешь против него? — с искренней озадаченностью спросил он.

— У него гнилое нутро. Не могу поверить, что ты все еще не видишь…

— Он отличный человек, просто ему нужно помочь. Знаешь, я правда надеюсь, что ты разберешься с колитом, или что там еще делает тебя такой стервозной весь этот год. Я никогда не был примерным мужем, но раньше тебя это не беспокоило. У тебя было чувство юмора высшей пробы.

Я направила на него нож.

— Если я еще раз услышу фразу «высшей пробы» — я вырежу тебе язык.

В декабре мы рассчитали Лиллиан и других слуг и отплыли на «Конте Бьянкамано». Покидая Европу, я испытывала облегчение и разочарование одновременно. Облегчение, потому что Скотт наконец-то будет вдалеке от своих товарищей по развлечениям. Но меня снова вырывали из круга людей и мест, которые позволяли нащупать почву под ногами. Вечер в салоне Натали Барни, день в галереях Сен-Жермен, другой день — в Лувре, импровизированное балетное соло под аккомпанемент дружественного оркестра — все это наполняло мою жизнь смыслом и приносило удовольствие. Мы еще не знали, где осядем, но точно где-то в глубинке. И что я буду там делать?

В первый вечер на борту корабля я стояла у перил, наблюдая, как солнце растворяется в море, и гадала, почему у нас не мог быть один из тех браков, где муж живет своей жизнью — если не самой благочестивой, то хотя бы отдельной, а жена своей. Раньше я была средоточием его жизни, а теперь — словно каким-то дополнением. И я готова была с этим смириться — мне больше не хотелось, чтобы жизнь Скотта вращалась вокруг меня. Но если наша семья для него больше не смысл жизни, мне нужно, чтобы и меня оставили в покое. А еще лучше — оставили в Париже. Для этого необходимы собственные деньги, больше денег, чем могли дать мои родственники, даже если бы я попросила. А просить я не собиралась.

— Зельда!