WikiLeaks изнутри

Многие из тех, кто встречался с ним на конференциях или кого он навещал, говорили мне, как плохо он выглядит, какой у него изможденный вид. Не понимаю, к чему была вся эта гонка. Что-то его постоянно подстегивало, но я не знаю, что именно. В 2010 году мы стали выпускать одну публикацию за другой, как будто за нами гнался сам дьявол. Возможно, давление нагнеталось постоянно поступающим к нам новым материалом.

Он заранее предупреждал меня, что отныне не будет времени, чтобы, как раньше, обговаривать каждую мелочь, что мы теперь выросли, что все уже слишком серьезно, чтобы тратить время на ерунду. Наверное, ему хотелось, чтобы все было как можно более опасно, авантюрно и многозначительно.

Я придерживался противоположного мнения. Именно потому, что мы становились все более известными, а присылаемые нам материалы – все более «взрывными», нам нужно было действовать продуманно. Нам следовало использовать вынужденный перерыв в конце 2009 года для того, чтобы разработать солидную внутреннюю инфраструктуру.

Я недоумевал: может, Джулиан действительно чего-то боится? Не терзает ли его какая-то неизвестная мне проблема, не кажется ли ему новый материал слишком опасным? Он часто предлагал избавиться от материала, высказывал опасения, что нас за него «порешат». С другой стороны, я ни разу не заметил, чтобы Джулиан вообще чего-либо боялся. Страх просто-напросто не входил в число свойственных ему чувств, поэтому преодолевать себя ему приходилось редко.

Постоянное напряжение приводило к тому, что мы допускали все больше ошибок и были уже не в состоянии нести взятую на себя ответственность. Джулиан на это только повторял свою любимую фразу: «Не ставьте под сомнение авторитет во времена кризиса».

На самом деле это подозрительно смахивало на комедию. Джулиан Ассанж, главный разоблачитель и противник войны, борец за мир во всем мире, в речах своих стал приближаться к «сильным мира сего», против которых выступал. Ему все больше нравился нарочито шершавый, бездушный жаргон наших документов со всеми сокращениями и шифрами.

Он уже давно начал называть людей «активами». В экономике этим словом обозначается инвентарь, а в военном жаргоне – войсковые части. Джулиан его употреблял не в самом хорошем смысле, демонстрируя таким образом, что соратники для него не более чем «пушечное мясо».

Когда он стал выгонять меня из WL, то в качестве причины назвал «нелояльность, нарушение субординации и провокации» – эти термины были внесены в «Закон о шпионаже» от 1917 года после вступления США в Первую мировую войну и на военном языке означали предательство.

Кодированный жаргон распространен не только в армии. Он является неотъемлемой частью любой специализированной среды. Переработанные законодательные тексты тоже битком набиты так называемым «юридическим лепетом», так же как экономические или банковские тексты. Еще покруче военного кодированный жаргон сайентологов, чей устав просто кишит акронимами.

Такой язык не только идеально подходит для ограничения и полного исключения доступа посторонних лиц к информации. Существование целых профессиональных групп базируется на знании соответствующих самореферентных систем. Не суть важно, о чем идет речь, главное – звучит высоконаучно. Не удивительно, что Джулиану это нравилось. Профессиональный жаргон создавал видимость значимости и впечатление, что владеющий им человек знает, что делает, но предпочитает, чтобы его об этом не расспрашивали.

Вот еще одно из открытий, которыми я обязан работе в WikiLeaks: в военных организациях, секретных службах или стратегических комиссиях – везде все одинаково. Некоторые документы при ближайшем рассмотрении казались мне ужасно наивными. Например, мы опубликовали документ группы «Красные клетки» (Red Cells). Это мозговой центр ЦРУ, основанный после событий 11 сентября. В документе излагались пиар-стратегии для укрепления положительного отношения немцев и французов к афганской войне.

Ганс-Юрген Кляйнштойбер, профессор политологии Гамбургского университета, в радиоинтервью назвал этот документ «Записками школьника». Какой бы коварной ни казалась сама затея убедить немцев в том, что в Афганистане речь идет об экономических интересах, а французов – в том, что там ведется борьба за права женщин, план ее осуществления был топорно прост и явно принадлежал не самым проницательным стратегам. На языке ЦРУ это звучало внушительно, но по содержанию – могло с тем же успехом выйти из-под пера старшеклассника.

Разумеется, мы и сами грешили самореферентностью. Название WikiLeaks превратилось в WL, Джулиан в J, меня в чате звали S от фамилии Schmitt, и все остальные члены команды тоже были сокращены до отдельных букв. При этом установился особый порядок: чем важнее функция человека в WL, тем короче его ник. Если в чате WL попадалось однобуквенное имя, можно было с уверенностью сказать, что имеешь дело с официальным представителем проекта.