Welcome to Трансильвания

Луч фонаря снова замер, словно зацепившись за одну точку на картине.

Да, без сомнения, главное, что рождало ощущение святости, а вернее, сходства с Девой Марией, был младенец.

Женщина на картине держала на руках младенца, столь же трепетно прижимая его тонкими руками к груди, сколь тысячу раз на тысячах икон прижимает младенца Христа к себе Пресвятая Матерь Божья, Пречистая Дева Мария.

— Боже правый! Поенарская принцесса была матерью. Неужто грозный Дракула обрек на смерть и свое дитя?

Луч фонаря снова пустился блуждать по стене.

Непроизвольно Костас сделал несколько шагов вперед, стремясь приблизиться к портрету почти вплотную.

Будто это могло что-то прояснить.

Впрочем, возможно, и могло бы.

Не случись того, что произошло.

Сначала ему показалось, что дело заключается в пустяке: нога неловко встала на подвижный камень — и Костас на секунду потерял равновесие.

Как и все в подобных случаях, он взмахнул руками, широко, насколько позволяло пространство, раскинув их в стороны.

Главное, мелькнуло в сознании, не зацепить портрет.

Он еще не знал, что это было далеко не главным.

Руки парили в пространстве, не касаясь портрета, и, по всему, давно уже следовало обрести равновесие.

Но вместо этого Костас почувствовал странное — почва, качнувшись, стремительно ушла из-под ног.

И сразу же он очутился в чьих-то сильных, можно было подумать — спасительных и дружеских объятиях.

Одно удручало и мешало поверить в это безоговорочно.

Были те объятия холодными.

Ледяными, как могильные плиты в старинных склепах.

Логика доктора Брасова

— Могу вас заверить, она всегда была безупречна! Именно безупречна. Потому оппонентам приходилось туго. И вообще — полемистом он был от Бога. Но почему — ради всего святого! — дорогая леди, у вас возник этот вопрос? Неужели существует повод, дающий основания усомниться?..

Старик разволновался не на шутку.

Встреча с профессором Ионеску была первой из тех «полезных и необходимых встреч», которые взялся организовать для друзей лорда Джулиана его высокопоставленный знакомец.

Пока — надо сказать — он неукоснительно держал слово.

Стивен Мур с утра отправился знакомиться с румынскими криминалистами, занятыми расследованием сразу нескольких кровавых, судя по всему, все-таки ритуальных убийств.

Полина, внимательно изучив список возможных собеседников, остановилась на профессоре Ионеску, этнографе и историке, хорошо знавшем покойного доктора Брасова.

Оба они преподавали в одном университете и даже принадлежали одной кафедре, до той поры, пока, оставив официальную службу, Дан Брасов не отправился в Сигишоару, решив полностью заняться главной темой своей научной жизни — историей валашского господаря Владислава.

Впрочем, надо полагать, история Влада Пронзателя подчинила себе не только научную, но и вообще всю жизнь Доктора Брасова.

Он был одинок, замкнут, в иных увлечениях не замечен. Ибо тратить время на что-то, помимо главной темы считал непростительной роскошью и мотовством. Так говорили все, кто знал профессора Брасова. И, право слово, не верить им у Полины не было ни малейшего основания.

Доктор Ионеску не принадлежал к поклонникам Дана Брасова и не был его близким другом.

Впрочем, близких друзей у покойного не было вообще. К тому же по ряду сугубо научных моментов имел с ним определенные расхождения, на которые неоднократно указывал.

Разумеется, исключительно в рамках ученой полемики. И получал аргументированные возражения доктора Бра-сова в ответ.

Надо сказать, что в глубине души и то и другое считала Полина казуистикой чистой воды, но в некотором смысле эти малосущественные разногласия определили ее выбор. Слепых поклонников и бездумных апологетов она опасалась.

Однако ж выходило, что разногласия двух ученых мужей были сильно преувеличены, а дружба — или по меньшей мере приятельство — существенно преуменьшена.

Ибо невинный вопрос относительно того, насколько логичной и стройной была обычно система доказательств, приводимых доктором Брасовым, вызвал у доктора Ионеску всплеск откровенного возмущения.

Не хватало только рассориться со стариком, так и не узнав у него главного.

Или же — более того — стать причиной легкого апоплексического удара.

Судя по дряблым старческим щекам, враз побагровевшим, такая возможность была отнюдь не гипотетической. Полина бросилась сглаживать ситуацию:

— Боюсь, я не слишком удачно сформулировала вопрос, господин профессор. Полемические способности доктора Брасова не вызывают сомнений. Речь о другом. Существует, как вам, безусловно, известно, два основных способа ведения научной дискуссии, особенно дискуссии письменной. Первый заключается в том, чтобы сначала полностью изложить доводы оппонента и потом, один за другим, опровергнуть их. Либо — и это, так сказать, второй способ — делать это последовательно, чередуя доводы противника и свои на этот счет соображения. Вот что я имела в виду, задавая вопрос.

— Ну что за вопрос, дорогая dama? Разумеется, мне знакома и та и эта манера. Что именно вас интересует — какой придерживался коллега Брасов?

— Совершенно верно, профессор. Какой?