— Возможно, — сказал Архаон. Он всё ещё держал Гхал Мараз в руках. — Хотя, возможно, в скором времени этого не потребуется. Всё сводится на нет, Канто. Разве ты не слышишь этого? Ветер, что носится по улицам — это предсмертный вздох печального мира. Судороги, которые сотрясают эту гору, всего лишь предсмертные конвульсии. Скоро всё будет кончено. Вся ложь откроется, все боги будут сброшены, а земля и небо станут едиными.
Канто поёжился в своём доспехе. Его рука всё ещё лежала на рукояти меча.
— Одного не хватит, Канто, и ты это знаешь, — мягко произнёс Архаон. Он даже не повернулся. Тем не менее Канто застыл. — У тебя уже был шанс однажды, чтобы изменить судьбу всего, и ты упустил его. Ты убежал, вместо того, чтобы сделать выбор. В конце концов всё сводится к выбору, Канто. Ты выбрал остаться человеком в мире, который подходит лишь для чудовищ. И вот теперь ты столкнулся с очередным выбором.
Архаон повернулся, Гхал Мараз свободно болтался в его руке.
— У богов всегда две мысли, Канто. Одна говорит, что нужно бить, другая — что нужно остановиться. Боги видят все возможности и ни одной, и они ослеплены богатством знаний. Поэтому они замышляют план внутри плана, и плетут интриги против самих себя, даже в час своей победы. И если я преуспею, игра закончится. Мир погибнет, а их игрушки обратятся в прах на космическом ветру, — он поднял древний молот, слегка повернув его в руках, как будто любуясь тем, как свет играет на рунах, которые покрывали его поверхность. — Как и этот молот, Тёмные боги являются и созидателями и разрушителями, и они не могут решить, кем они являются в данный момент времени.
Он взмахнул молотом.
— Они идиоты, эти боги, Канто — они куда могущественнее, чем ты можешь себе представить, но по правде говоря, они не лучше хихкающих имбецилов, рисующих картинки в грязи. Они сотрут этот мир в порошок и сдуют его, а затем перейдут к другому миру, где игра начнётся вновь. Вот такая правда, — Архаон небрежно отбросил молот, и он упал вниз с гулким лязгом. — В каком-то смысле ты был мудр, не присягнув ни одному из них. Только это даёт тебе волю выбирать свою собственную судьбу. Другие будут сражаться, потому что их боги требуют крови. Но у тебя есть выбор. На самом деле у тебя столько вариантов, что я лишь могу позавидовать тебе. У меня нет выбора, и я не могу сойти со своего пути.
Канто покачал головой.
— Какие…какие варианты? — прохрипел он.
— Ты можешь убить меня, — произнёс Архаон. Он развёл руками. — Этого может быть достаточно, чтобы остановить то, что началось. Когда я умру, боги точно отвернуться, вот только удовлетворённые или разгневанные, я не могу сказать. Или ты можешь убежать. Ты можешь сбежать и пожить столько, сколько отведено этому миру. Я не остановлю тебя, — Архаон скрестил руки. — Ты можешь сражаться. Ты можешь больше не быть Непоклявшимся, и даже получить какую-то силу в эти последние часы. Стать полубогом как Азазель или Дечала, вечным и чудовищным.
Канто уставился на него. Спустя мгновение он произнёс:
— Как-то всё это звучит не очень приятно, — он посмотрел на свою руку, сжатую на рукояти меча, и, не в первый раз, подумал о Графе Мордреке и о том, как он умер.
— Тем не менее, выбор за тобой. Что ты сделаешь, Непоклявшийся? — спросил Архаон. — Какой путь изберёшь? Однажды, ты пожалел этот мир и спас его от должного наказания. Теперь у тебя снова есть такой шанс. Пожалеешь ли ты и во второй раз? — в голосе Архаона было что-то такое, что заставило Канто остановиться. Нотки мольбы, возможно, или смирения. Это был голос не завоевателя или великого чемпиона, но человека, уставшего до смерти и жаждущего забвения.
Меч Канто оказался у него в руке прежде, чем он понял, что вытащил его. В голове не было ни голосов, ни шёпота, только звук черепахи из стали и кристаллов, которая шла и шла по бесконечной пустыне в поисках того, что она никогда не найдёт. Его меч метнулся к голове Архаона, а затем последовала вспышка света и боль, и он отлетел назад, упав на землю.