Взрыв в бухте Тихой

И хотя на корабле все прекрасно знали, что адмирал Нельсон знаменит не тем, что иногда страдал морской болезнью, однако так среди офицеров корабля за Любчичем и закрепилось шутливое прозвище.

После первого похода и особенно после разговора с командиром у лейтенанта остался неприятный осадок на душе. Но он не унывал.

«Привыкну, — думал Сергей. — На каждого человека качка действует плохо, только одни быстрее привыкают, другие — медленнее…»

Шли дни, а положение оставалось прежним. Едва разыгрывалась штормовая погода, противная тошнота подступала к горлу, тело слабело, движения становились нечеткими — Сергей уходил в каюту и ложился.

— Что же нам с вами делать? — спросил однажды лейтенанта капитан второго ранга.

Лейтенант молчал. Да и что он мог ответить? Море, которое он так любил и к которому так стремился, оказалось чужим, неприветливым. В голову приходили не раз слышанные им изречения: «Море любит смелых», «Море покоряется отважным», но к чему сейчас смелость, отвага, если организм совершенно не переносит качку. А ведь недаром же говорится, что море бывает спокойным только по праздникам да и то по большим. Поэтому молча стоял лейтенант Сергей Любчич и смотрел на суровое, продубленное штормовыми ветрами всех румбов лицо командира, на его побелевшие, словно на них осела морская соль, волосы.

— Если бы вам пришлось служить на корабле в военное время, что бы вы делали в боевой обстановке? — снова спросил командир.

— Я попросился бы тогда перевести меня в морскую пехоту.

— Может быть, вам и в самом деле лучше служить в береговых частях, — задумчиво сказал командир.

Собственно говоря, ничего другого не оставалось делать. И когда капитан второго ранга Андрей Иванович Чумаков уходил в отставку, он, характеризуя офицеров корабля, так и сказал новому командиру капитану третьего ранга Виктору Петровичу Навоенко:

— Лейтенанта Любчича придется списать на берег. Офицер он расторопный, знающий, но к морю не может привыкнуть, укачивается.

— За время учебы он практику проходил?

— Проходил, — ответил Чумаков и махнул рукой. — Один раз когда море было, словно хорошо натертый паркет, а вторично — на корабле, который у заводской стенки на ремонте стоял.

— Вы не пробовали в нем воспитывать морские качества? — спросил Навоенко.

— Что же тут, батенька мой, воспитывать? Не каждому дано быть моряком, — ответил Чумаков. — Уж если ты способен к морскому делу, то раз укачаешься, ну, два укачаешься, а потом при любой погоде будешь стоять на палубе корабля, как в выходной день на приморском бульваре. А уж если море тебе чужое, то иди туда, на бережок, — и Чумаков махнул рукой в сторону города.

Виктор Петрович ничего не ответил.

…Корабль снова выходит в поход. На мостике — капитан третьего ранга Навоенко. Офицеры да и личный состав уже многое узнали о своем новом командире. Во время войны Виктор Петрович воевал в отряде морской пехоты, затем учился, служил в разных должностях на больших кораблях, а теперь назначен на эскадренный миноносец.

Море встречает радушно. На небе — ни облачка, легкий ветер с запада слегка морщинит воду, и долго не пропадает пенистый след за кормой корабля. К полудню ветер совсем стих, но после обеда он снова задул, теперь уже с северо-востока. Все так же светило солнце, небо оставалось чистым, но ветер с каждым порывом набирал силу. Скоро на гребнях волн забелели барашки, корабль начал раскачиваться. А через несколько минут командир заметил, как лейтенант Любчич, придерживаясь за леер, пробирался на нос корабля.

«В каюту направляется», — подумал капитан третьего ранга и окликнул:

— Лейтенант Любчич, подняться на ходовой мостик!

Сергей остановился, посмотрел на командира, затем неуверенно подошел к трапу и стал подниматься на мостик.

— Помогите штурману делать прокладку, а то у него что-то не получается, — приказал командир Любчичу.

Старший лейтенант Решетняк удивленно поднял голову.

— Да, у меня… — начал он, но, увидев твердый взгляд командира, осекся. Он достал чистую карту и разложил ее на столе.

— Вот курсы, вот пеленги, вот время хода, сделайте заново прокладку. Мне кажется, что я, действительно, ошибся, — сказал он Любчичу.

Сергей еще в училище увлекался штурманским делом и хорошо знал прокладку. Преодолевая слабость, он склонился над картой и стал проводить тонкие линии. Однако так продолжалось недолго. Морская болезнь взяла свое, он отошел в сторону и согнулся от резкого приступа рвоты.

Если бы сейчас Любчич пошел в каюту, командир не стал бы его удерживать, но лейтенант снова подошел к штурманскому столику и, с трудом удерживая равновесие, продолжал работать.

* * *

Не отдохнув как следует после похода, чувствуя слабость во всем теле и какую-то противную тяжесть в голове, Любчич сошел на берег. Невесело было у него на душе. Бесцельно бродя по улицам города, он думал о своей судьбе. Вся его юность была окрашена мечтой о море, и в тихоструйной речке Песчанке, протекавшей обочь села, ему виделась манящая даль океана. С мечтой о море Сергей окончил среднюю школу, с этой же мечтой пошел в военно-морское училище.