Взрыв

Она заставила себя успокоиться и сосредоточиться. Оксана на дежурстве, приедет домой не раньше девяти. Если у Андрея не останется. Хоть бы осталась. Шурова подергала наручники, посмотрела на замок…

В июне сорок первого Антонине Ивановне, тогда просто Тоне, исполнилось тринадцать. Она жила с родителями в Киеве, отец работал инструктором райкома партии, мать – медсестрой в городской больнице. Отца призвали через неделю после начала войны, отправили на фронт политруком, и больше его Антонина никогда не видела. Мать погибла во время бомбежки. Бомба снесла крыло больницы, где она дежурила. Тоню, как несовершеннолетнюю, забрали в детский дом, эвакуировали вместе с другими детьми. На новом месте Тоня недолго задержалась – сбежала. Хотела попасть на фронт, отомстить за мать, найти отца. Но до фронта не доехала, с поезда ее сняли на первой же станции. Из железнодорожного отдела милиции она тоже убежала, в детский дом не вернулась, бродяжничала, ночевала где придется. В итоге попала в банду, грабившую квартиры. Эту часть своей биографии Антонина Ивановна вспоминать не любила и Оксане не рассказывала. В банде она пробыла немногим меньше года, но воровскую школу пройти успела. У главаря банды была зазноба, настоящего имени которой никто не знал, а свои звали Шпилькой – за умение ловко с этим женским предметом управляться: использовать как оружие – щеку порвать или глаз выколоть или как инструмент – замок открыть, наручники снять.

Преподавала воровское мастерство Шпилька своеобразно, но очень доходчиво. После одного практического занятия у Тони на всю жизнь шрам под глазом остался. В конце концов банду «закрыли», Тоню пожалели, под суд не отдали, вернули в детский дом. Дальнейшая жизнь Шуровой Антонины Ивановны протекала в законопослушном русле. Полученные в банде знания она никогда на практике не применяла. Но шпильками по прямому назначению пользовалась, закалывала длинные и пышные, как у девчонки, волосы. Несмотря на замечания Оксаны. Не модно, видите ли. Зато полезно.

С военной поры замки наручников не сильно изменились. Достав из волос длинную, сантиметров в пять, заколку, Антонина Ивановна изогнула острый кончик, как учила когда-то Шпилька, поковырялась в замке и через минуту была свободна. Теперь надо выбраться, не привлекая внимания. Бандиты в комнатах заняты поисками, но через длинный коридор не пройти: заметят. Она посмотрела в окно. Третий этаж, высоко, но на уровне второго, как раз под окном, козырек подъезда. Можно спрыгнуть. Не двадцать лет, но ноги крепкие, выдержат. Стараясь не шуметь, Шурова начала открывать шпингалеты. Хорошо еще, окно не заклеили на зиму, собирались сделать это в ближайшие выходные. Рамы двойные, внутренние открылись легко, почти без шума, с наружными пришлось повозиться. Верхний шпингалет туго, но поддался, а нижний перекосило, застрял. Глотая слезы, ломая ногти и срывая кожу на пальцах, Антонина Ивановна расшатывала запор. Наконец получилось, шпингалет нехотя выполз из паза. Она потянула за ручку оконной рамы, и в этот момент дверь на кухню открылась.

– Куда?! А ну стой! – Вытянув перед собой руки с растопыренными толстыми пальцами, на нее надвигался бывший спортсмен.

Позднее Шурова сама не могла понять, как у нее получилось. Наверное, усвоенный однажды урок крепко засел в голове. Выхватив из волос вторую заколку, Антонина Ивановна с силой воткнула острые концы в лицо бандиту, схватившему ее за плечи. Раздался жуткий рев, Шурова почувствовала, что свободна, рванула раму на себя и вывалилась в окно.

За два месяца до взрыва на станции Сортировочная.

Караганда, Казахская ССР