Вот такой человек сидел напротив Шумова за старым канцелярским столом, сидел и ждал от него страха, потому что страх попавших в его руки людей был для Сосновского высшей наградой и наслаждением, и он делал все, чтобы вызывать в людях страх и ужас, совершенно независимо от того, считал он их в действительности виновными с точки зрения «нового порядка» или нет.
Разбиравшийся в людях Шумов понял почти все в сложившейся ситуации, но ничем порадовать Сосновского он не мог.
— Я объясню вам, как оказался в коляске бургомистра, — сказал он спокойно. — Это чистая случайность. Женщина, которая работает в приемной, может подтвердить…
— Значит, и она в вашей шайке?
Это был нехитрый полицейский прием. Впрочем, Сосновскому ничего не стоило снести голову и секретарше.
— Не знаю, в шайке она или нет, но я ее увидел сегодня первый раз в жизни.
— Это мы выясним.
«Выяснить» значило для Сосновского повергнуть человека в такое состояние, когда один готов признать и подписать все, что угодно, лишь бы спасти жизнь, а другой сделать то же самое, чтобы поскорее умереть. Однако он уже чувствовал, что Шумов не принадлежит ни к тем, ни к другим.
— Кто еще в вашей банде?
— С момента приезда я виделся только со старым приятелем, который во время нэпа вышел из партии в знак протеста против политики большевиков.
— Вышел? А раньше состоял? Как и ты?
— Да, я тоже был в партии.
— Ага! Сознался. Так бы и давно.
— Я был исключен из ВКП(б) и арестован.
— Липа!
Шумов пожал плечами.
— Кто тебя заслал в город?
— Я прибыл из лагеря военнопленных.
— И конечно же, добровольно сдался в плен?
— Нет, попал в окружение.
— Так кто ты такой?
— Обыкновенный инженер, уроженец этого города, давно разорвавший с большевизмом.
— Идейный борец?
— Скорее меня можно назвать внутренним эмигрантом.
— Что тебе нужно в городе?
— Я хотел бы быть полезным новой России.
Собственно, Сосновский обязан был прислушаться к словам человека, объявляющего о своей приверженности властям, которым служил он сам. Но с каждым словом Шумова он испытывал к нему все большую ненависть, и ненависть эта вернее логики подсказывала, что перед ним смертельный враг. И он ушел на минуту в себя, чтобы сообразить, как сломить этого врага, но тут дверь в кабинет резко распахнулась, и вошли трое в немецкой форме — пожилой, в мешковатом кителе, офицер инженерных войск, переводчик из фольксдойчей, в мундире без погон, и подтянутый молодой, похрустывающий до блеска начищенными сапогами унтерштурмфюрер из полевой тайной полиции.
Сосновский недовольно поднялся из-за стола:
— Веду дознание по делу о покушении…
Но переводчик прервал его:
— Есть распоряжение отобрать технически подготовленных специалистов…
Сосновский понял, что у него отнимают людей, которых он мог бы еще истязать и потом уничтожить, однако возразить не решился и спросил только:
— В том числе и партизан?
Переводчик перевел автоматически.
— Нет, нет, — заявил серьезно немец инженер, — нам нужны лояльные люди.
— Лояльных мы здесь не держим, — заявил Сосновский.
— Возьмите у господина Сосновского списки. Мы сами разберемся, — сказал переводчику молодой немец. Он говорил высокомерно, не глядя на Сосновского и на Шумова, но Шумов смотрел на него с незаметным со стороны любопытством.
— Я думаю, что отношусь к числу интересующих вас лиц, — сказал Шумов по-немецки.
— Молчать! Бандит! — рявкнул Сосновский.
— Кто это? — спросил унтерштурмфюрер.
— Он замешан в убийстве бургомистра.
— Вернее, пострадал вместе с бургомистром, — поправил Шумов.
— Откуда вы знаете немецкий язык?
— Я учил язык в гимназии. По образованию инженер и приехал в город с соответствующими рекомендациями.
Щеголеватый молодой немец окинул Шумова проницательно-подавляющим «гестаповским» взглядом.
— Вам нужен такой человек, господин майор?
— О да… — откликнулся пожилой офицер, — но…
— Разберемся. Нас он не обманет. Мы забираем этого человека, господин Сосновский. Оформите соответствующие документы.
— Слушаюсь.
Возражать он не мог, а немец повернулся к Шумову и показал рукой на дверь:
— Следуйте за нами.
Шумов поднялся и вышел из кабинета вслед за Лаврентьевым.
Так они встретились впервые, не зная друг друга, хотя Шумов кое-что и знал. Он знал, что существует человек, к которому он может обратиться в минуту крайней опасности, в исключительном случае, но, конечно же, лучше было не подвергать этого человека дополнительному риску, потому что он выполнял свое четко обозначенное и очень важное дело.