Абу хмуро кивнул, невольно сцепив кисти рук в замок – знак отчужденности и обороны. Ему не нравился этот американец. А может, ему претила собственная роль – просителя, должного унижаться перед совершенно чуждым ему по духу и крови неверным. Только сейчас он остро и неприязненно ощутил всю инородность сидящего перед ним человека, выросшего на другой земле, под другим небом, исповедующего другие ценности, пропитанного пресной, напичканной химией и антибиотиками пищей. Наставник Хабибулла – смуглый, опрятный, чистый, омывающийся солнечным песком, вдруг показался ему словно родным братом, которого безжалостная судьба требовала подло предать, отдать на растерзание свиньям…
Между тем Хантер начал неторопливый допрос. Тон его отличался доверительностью и участием, но глаза были равнодушны и пусты.
Ответы Абу он стенографировал известной ему тайнописью в блокноте. Работая на чужой территории, пользоваться аппаратурой он не мог: любая техническую запись – серьезный промах, попади она в руки властям, эту азбуку разведки Абу, так же, как и собеседник, знал превосходно.
Отработав вопросы, касающиеся биографии беглеца, американец принялся расспрашивать его о родителях и родственниках; затем перешел к разведшколе, уточняя имена преподавателей, курсантов, дисциплины, расположение учебных классов…
– Поймите, Хантер, – произнес Абу, невольно скрипнув зубами. – Или же Джон, Джеймс… Я могу еще целые сутки диктовать имена, рисовать схемы зданий, указывать, где в кабинете моего начальника стоит стол, а где сейф; я также великолепно понимаю, что мой статус достаточно скромен: я сотрудник среднего звена, пусть и из главного аппарата… В том числе я сознаю и другое: если бы перед вами находился не перебежчик, а действующий агент противника, могла бы строиться какая-либо перспектива, пусть с допущением провокации и так далее, и тому подобное. Но перед вами именно перебежчик, невозвращенец. А посему главное для вас – выжать информацию. Всю. До капли. Поэтому, чтобы не быть выкинутым в мусорную корзину как выжатый апельсин – простите за банальное сравнение, – я должен иметь реальные козыри и сыграть ими не здесь, а в ваших Соединенных Штатах. Козыри таковы: мне известно, каким образом, куда и кем распространяются в арабском мире современные технологии по производству химического, бактериологического и ядерного оружия из бывшего СССР. У меня есть агентура и знакомые среди исламских террористических движений, и я знаю, каким образом руководство моей страны будет пытаться использовать их в своих интересах. Своего здешнего информатора я передам вам.
– М-да, – озабоченно откликнулся американец. – Хорошо, я буду всецело откровенен: в мою задачу входит определение степени вашей полезности, а потому мне необходимы детали… И вот почему. Подробности – доказательство компетентности. Мало ли кто что слышал или видел… Я обещаю, что сделаю все возможное, чтобы вы улетели отсюда в США в кратчайшие сроки, но пусть они там… – косо указал в потолок, – мои шефы… поверят, понимаете… В вашу действительную ценность.
– Стоп! – Абу легонько хлопнул ладонью по журнальному столику. – У нас пошел торг. Бессмысленный. Вот паспорта. Мой и жены. При следующей нашей встрече в них должны стоять американские визы, а между страницами лежать авиабилеты. Все. Дальнейшие переговоры бесполезны. Лично вы ничего не решаете, решают в Вашингтоне. Я не хотел бы избирать резкий тон, поскольку от вас зависит довольно-таки много, но как профессионал вы должны меня простить и ничего личного в наши оперативные отношения не вносить.
– Хорошо. Визы и билеты?
– Да. Наша внешняя контрразведка дышит мне в затылок. Если вы не поторопитесь с решением…
– Мы позаботимся о вас, не переживайте.
Они вышли из отеля в душный тропический вечер, под беззвездное небо, словно затянутое пыльной черной шалью, в дробящееся сияние несчетных неоновых огней, которыми полыхал город, и через считанные минуты уже катили в плотном потоке автомобилей в сторону трассы, проходящей мимо вилл, отгораживающих ночную безбрежность теплого, спокойного залива.
Иногда в Лэнгли умели торопиться с выводами: через день в сопровождении Хантера Абу и Мариам вылетели в Вашингтон.
До своего отлета Абу сумел навестить наставника, сказав ему, что получил гостевую американскую визу и собирается некоторое время провести в Америке, подработав там. Однако ни в коем случае не намерен терять связи с учителем, отрываться от корней и веры, а потому просит благословения на вынужденное перемещение в цитадель неверных.
С минуту Хабибулла озабоченно молчал, погрузившись в раздумье. Наконец, качнув недоуменно головой, произнес:
– Дай мне знать, когда устроишься там.