Взломщик, который цитировал Киплинга

– Это – ложное обвинение, Каролин.

– Ты не сочиняешь?

– Нет.

– Ты на самом деле...

– Именно так.

– Ну, в любом случае, – сказала она, – молись.

Не успела она выйти из квартиры, как начал звонить телефон. Он прозвонил пять раз и умолк. Я было взялся за «Таймс», но он принялся трезвонить опять и прозвонил двенадцать раз, прежде чем угомонился. Я где-то читал, что телефонному аппарату на двенадцать звонков требуется всего лишь минута. Должен сказать, что мне она показалась очень уж длинной.

Я снова взял «Таймс» и из статьи на последней странице уяснил, что Маделейн Порлок было сорок два года и что она была врачом-психотерапевтом. В «Дейли ньюс» также приводился ее возраст, но ничего не говорилось о том, как она зарабатывала себе на жизнь. Я попытался представить себе ее с блокнотом в руках, допрашивающей меня с легким венским акцентом о моих сновидениях и грезах. Был ли у нее офис где-нибудь еще? Викторианское ложе любви имело весьма отдаленное сходство с традиционной кушеткой врачей-психоаналитиков.

Не исключено, что Велкин был ее пациентом. Он рассказал ей о своем плане овладения книгой «Освобождение форта Баклоу»; она загипнотизировала и запрограммировала его на телефонный звонок ко мне, а потом, когда действие гипноза закончилось, он убил ее, забрал книгу и...

Я позвонил в «Таймс» и попросил к телефону кого-либо из отдела городских происшествий. Представившись как Арт Матлович из кливлендской газеты «Плейн дилер», я объяснил, что, как мы думаем, эта женщина, Порлок, может быть, ранее проживала у нас в Кливленде, и спросил: нет ли каких-либо дополнительных сведений о ней, кроме того, что напечатано в газете?

То, что у них оказалось, ничего не прибавляло к тому, что мне было уже известно. Никаких сведений о ближайших родственниках. Никакой зацепки по поводу местожительства до того, как она четырнадцать месяцев назад поселилась в квартире на Шестьдесят шестой улице. По поводу того, что она жила в Кливленде или хотя бы пролетала над штатом Огайо, они также никакими сведениями не располагали.

Аналогичный звонок в «Дейли ньюс» был почти столь же малопродуктивен. Человек, с которым я разговаривал, сказал, что он не знает, почему в «Таймс» решили, что Порлок была психотерапевтом, что, по его впечатлениям, она была чьей-то содержанкой, но что они в эту версию не углублялись, поскольку эта женщина оказалась жертвой наглого грабежа средь бела дня, обернувшегося убийством.

– Это не такое уж необычное происшествие для нас, – сказал он. – Единственная причина, по которой мы вообще поместили это сообщение, – та, что оно произошло в районе Восточной стороны, в одном из наиболее фешенебельных кварталов нашего города. Какой район Кливленда можно бы сравнить с ним – я не знаю.

Я этого тоже не знал и поэтому не отреагировал на замечание.

– А что касается этого Роденбарра, – продолжал сотрудник «Дейли ньюс», – то его схватят завтра или послезавтра, чем и завершится вся эта история. В ней нет ничего примечательного: ни сексуальной интриги, ни скандальных подробностей, ни вообще чего-нибудь этакого, цветастого. Он просто обычный, заурядный вор-взломщик.

– Просто взломщик, – повторил я, как эхо.

– Только на этот раз он кого-то убил, и его песенка спета. Его имя и раньше появлялось в газетах, но на сей раз – в связи с убийством, совершенным во время его грязной работы. До сих пор ему как-то удавалось выходить сухим из воды, а теперь ему – крышка, не выкрутится.

– Не стоит так уж быть в этом уверенным.

– Что?!

– Я имею в виду, – сказал я поспешно, – что трудно заранее знать, как именно удастся преступнику выскользнуть через лазейки в современном уголовно-процессуальном кодексе.

– Боже, – ответил он, – вы говорите так, как будто писали наши передовицы.

Не успел я повесить трубку телефона, как он принялся звонить. Я заварил новую порцию кофе. Звонки прекратились. Но стоило подойти к аппарату, чтобы набрать нужный номер, как он снова зазвонил. Переждав звонки, я все-таки набрал телефон полиции. На этот раз я представился как Фил Урбаник из газеты «Трибюн» в Миннеаполисе. Кливленд мне уже надоел за время предыдущих разговоров. Полицейские отфутболивали меня друг другу, и я потратил немало времени, пока, вникая в суть дела, не уяснил, что никто из них о Порлок не знает более того, что она мертва. Исключение составил только последний из «фараонов», который высказал уверенность еще и в другом.

– Никаких сомнений, – сказал он, – что ее убил Роденбарр. Одна пуля, в упор, прямо в лоб. В заключении медэксперта указано, что смерть наступила мгновенно, хотя, чтобы сделать такое заключение, не надо быть доктором. Он оставил отпечатки пальцев в обеих квартирах.

– Какой-то он легкомысленный и беззаботный, – подсказал я.

– Стареет и становится неряшливым. Теряет лицо. Он же всегда раньше носил резиновые перчатки с вырезанными ладонями, чтобы нигде не наследить.

– Вы знакомы с ним?