Взлет разрешаю!

– Ты на что намекаешь, Павел?

Бортмеханик на два года старше Павла, разговаривали на «ты».

– Зима только началась и на лыжах теперь полгода взлетать – садиться придется.

Механик открыл дверь из салона, спустил лестницу. Пассажиры поблагодарили, спустились на землю. Они так и не поняли, что были на волоске от катастрофы. Павел моторы заглушил, откинулся на сиденье. От управления прииском мужчина быстро идет, забрался в самолет.

– Командир! Если мы быстро погрузимся, может сразу и обратно?

Павел посмотрел на часы. Тяжеловато еще четыре с половиной часа лететь не отдохнув. Экипаж рассчитывал покушать в столовой прииска. Мужчина понял.

– Мы и обед организуем.

– Коли так – валяйте.

Если ночевать, завтра предстоит долгая возня с разогревом моторов, а если еще и лыжи примерзнут, так эти же четыре часа потерять придется. Мужчина убежал. Почти сразу появились две женщины, у каждой в руках по набору судков. Были такие, в три судка, в три этажа и с ручкой. Даже ложки не забыли и хлеб.

Пока экипаж дружно работал ложками, из управления подошли двое в гражданском, у каждого за спиной по брезентовому мешку, горловина перевязана и фанерная бирка с сургучной печатью. При этой парочке двое из охраны, в полувоенной форме, но без погон, при оружии на поясных ремнях. Золото – металл злой, всегда привлекает к себе злоумышленников. Но даже если силой захватят такой мешок, куда с ним потом? На лодке, по морю, далеко не уйдешь. У берега льды, зимой море неспокойное, штормит. По тундре – нужна упряжка оленей, запас провизии на самого. Ехать придется от одного зимовья до другого, иначе без тепла в чуме замерзнешь. Кроме того, с воздуха, с самолета, такая упряжка видна издалека и шансов скрыться с добычей никаких.

Едва экипаж покушал, сказал женщинам спасибо, судки и ложки забрали, а бортмеханик закрыл дверь. Сотрудники прииска вольготно расселись. Кто поопытнее из них – ближе к хвосту, там теплее всего, печка в хвосте.

Лыжи примерзнуть не успели, самолет по снегу тронулся легко. Взлетали под уклон. Он хоть и невелик, несколько градусов, но при взлете или посадке чувствуется. Тем более ветер встречный, ежели под уклон взлетать. Взлетели с коротким разбегом. Лыжи издавали своеобразный шелест, шорох, потом он внезапно пропал. Всё, уже в воздухе. Когда поднялись на тысячу метров, Павел запросил у вышки КДП эшелон. На меньшей высоте рация не брала, далеко, почти тысяча километров. Ветер дул сильный и попутный, а все равно темнота в полете застигла. Лишь бы не пурга, при которой видимости почти никакой нет. ВПП освещена, да еще и прожектор в зенит смотрит. Луч света издалека виден, как маяк.

Снизились, Павел зашел на полосу, а мандраж бьет. В принципе – полоса длинная, и даже если выскочишь за ее пределы, аварии не произойдет, свободное пространство есть. Просто первый, не самый удачный опыт приземления на лыжном шасси испугал. Зато сейчас скользили по полосе прямо, пока самолет не потерял скорость километров до тридцати, когда уже можно рулить, не опасаясь разворота непредвиденного. К аэропорту, на стоянку, зарулили черепашьим ходом, километрах на пяти. Только тогда Павел дух перевел. Люди с прииска поблагодарили и ушли в здание аэропорта, благо – рядом оно.

Второй пилот и бортмеханик стали надевать чехлы на моторы, стопорить самолет. Иной раз ветры были настолько сильные, что уносили самолеты со стоянок, если они были плохо закреплены тросами. И хорошо, если самолет при этом не повреждался. Могли и вредительство приписать. После войны снова начались политические дела, доносы. Кому, как не экипажам сверху видны лагеря для заключенных? И на Колыме они были, да во всех соседних областях. После освобождения, кто уже отсидел свой срок, «от звонка до звонка», селились в поселках. Выезд на «большую землю» им был запрещен. С работой в поселках худо. Становились «бичами». БИЧ – это бывший интеллигентный человек. Проще говоря – попрошайничали, браконьерничали, подворовывали, чтобы выжить. Кто-то бежал, опьяненный воздухом свободы. На первой же железнодорожной станции их ловили, давали новый срок. Возле лагерей, да за окраинами поселков большие кладбища, на многих могилах ни крестов, ни надписей. Если хоронили мужчин из коренных народностей, вместо креста ставили камень.