Взлет и падение третьего рейха. Том II

Нацистский главарь не намеревался откладывать наступление на Западе он так прямо и сказал об этом. Но у него имелось «несколько теоретических соображений», которые помогли бы Муссолини разрешить его трудности, предприняв фронтальное наступление в гористой Южной Франции, поскольку этот конфликт, по его мнению, «будет стоить много крови». Фюрер предложил: а почему бы не выделить сильную итальянскую группировку, которая вместе с немецкими войсками будет наступать вдоль швейцарской границы в сторону долины реки Рона «для того, чтобы обойти французско–итальянский альпийский фронт»? Перед этим, разумеется, основные немецкие армии начнут теснить назад французские и английские силы на севере. Гитлер явно пытался облегчить положение итальянцев.

«Когда враг будет разгромлен (в Северной Франции), наступит момент для активного вмешательства Италии, и не на самом тяжелом участке альпийского фронта, а где–то в другом месте… ― продолжал фюрер. ― Исход войны будет решен во Франции. Покончив с Францией, Италия становится хозяйкой Средиземноморья, и Англии придется пойти на заключение мира».

Следует отметить, что Муссолини сразу же уловил забрезжившую перспективу получить так много после того, как немцы возьмут на себя основную тяжесть войны.

«Дуче ответил, что, как только Германия осуществит победоносное наступление, он немедленно вмешается… Он не станет терять времени… когда союзники окажутся настолько ошеломлены в ходе немецкого наступления, что потребуется только второй удар, чтобы поставить их на колени».

Но с другой стороны, если прогресс Германии будет медленным, то дуче со вступлением в войну повременит.

Эта грубая, трусливая сделка, очевидно, не вызывала особого беспокойства у Гитлера. Если личная привязанность Муссолини к фюреру, как говорит Чиано, была связана с «какими–то глубоко укоренившимися в его мозгу понятиями», то можно утверждать, что тяготение друг к другу было взаимным по тем же самым необъяснимым причинам. Вероломный, каким он показал себя по отношению к некоторым из самых близких друзей, Гитлер вместе с тем сохранял странную лояльность по отношению к своему ничтожному партнеру, которая не ослабевала, а усиливалась, когда превратности судьбы настигли чванливого и спесивого «римского цезаря», а затем наступила катастрофа. Это один из парадоксов нашего повествования.

Во всяком случае, очень немногие из немцев, особенно среди генералов, считали: очень важно, что наконец–то Италия торжественно обязалась вступить в войну. Нацистский главарь опять сумел направить помыслы дуче в сторону новых, предстоявших в скором времени завоеваний. Но о самом ближайшем завоевании, намечавшемся на Севере, Гитлер ни словом не обмолвился своему другу и союзнику.

Планы заговорщиков снова срываются

Еще раз участники антинацистского заговора попытались уговорить генералов сместить фюрера ― на этот раз до того, как он предпримет новую агрессию на Севере, о которой они прознали. Гражданские заговорщики вновь хотели получить от английского правительства заверение в том, что оно заключит мир с антинацистским режимом и что при любом соглашении с новым правительством рейха за Германией сохранятся территории, приобретенные во время пребывания Гитлера у власти: Австрия, Судеты и польские земли в границах 1914 года, хотя последнее условие в прошлом было достигнуто путем истребления польского народа.

Именно с таким предложением Хассель, проявив большое личное мужество, отправился в Арозу, Швейцария, 21 февраля 1940 года на встречу с английским тайным посредником, которого он называет в своем дневнике мистером Икс и которым определенно был Лонсдейл Брайенс. 22 и 23 февраля они провели четыре совещания в обстановке строжайшей секретности. Брайенс был известен в дипломатических кругах Рима и слыл одним из тех самозваных и несколько наивных людей, которые пытались добиться мира путем переговоров. У него имелись связи с людьми на Даунинг–стрит, и на Хасселя, встретившегося с ним, он произвел сильное впечатление. После того как майор Стивенс и капитан Бест потерпели фиаско в своих попытках установить связь из Голландии с немецкими заговорщиками, англичане проявляли некоторый скептицизм в отношении всей этой затеи, и когда Брайенс стал настаивать, чтобы Хассель представил более надежную информацию о людях, от имени которых он говорил, немец возразил: «Я не могу назвать имена людей, которые поддерживают меня. Я могу только заверить вас, что переданное вами заявление Галифакса будет доведено до них».