«Удручающим обстоятельством является то, что мы не имеем ни малейшего представления о резервах, которые приберег Сталин. Я очень сомневаюсь, сможем ли мы в этих условиях перебросить наши дивизии с Востока на другие европейские театры военных действий».
Записав в секретном дневнике некоторые из своих собственных идей, которые еще несколько месяцев назад казались ему изменническими и пораженческими, Геббельс обратился к Гитлеру.
«Я спросил фюрера, можно ли что–нибудь решить со Сталиным в ближайшем будущем или в перспективе. Он ответил, что в данный момент нельзя… Во всяком случае, фюрер считает, что легче иметь дело с англичанами, чем с Советами. В определенный момент, считает фюрер, англичане образумятся… Я склонен считать Сталина более доступным, поскольку Сталин - политик более практического склада, нежели Черчилль. Черчилль - романтичный авантюрист, говорить с которым, взывая к разуму, невозможно».
Именно в этот мрачный период состояния их дел Гитлер и его приспешники стали хвататься за спасительную соломинку - коалиция союзников распадется, Англия и Америка испугаются перспективы вторжения советских армий в Европу и в конечном счете объединятся с Германией, чтобы защитить Старый Свет от большевизма. Гитлер довольно пространно высказался по этому поводу на встрече с Деницем в августе 1943 года, теперь же, в сентябре, он обсуждал эту тему с Геббельсом.
«Англичане, - продолжал Геббельс запись в дневнике, - не хотят допустить большевизации Европы ни при каких обстоятельствах… Как только они осознают это… у них останется выбор лишь между большевизмом и некоторым потеплением по отношению к национал–социализму, и они, несомненно, проявят склонность к компромиссу с нами. Сам Черчилль - старый противник большевизма, и его сотрудничество с Москвой сегодня всего–навсего преходящий момент».
Казалось, Гитлер и Геббельс позабыли в этот момент, кто первым начал сотрудничать с Москвой и кто втянул Россию в войну. Подводя итоги беседы с Гитлером о возможности заключения мира, Геббельс писал:
«Рано или поздно нам придется решать вопрос о том, в сторону кого из врагов следует склониться. В истории Германии ей еще ни разу не повезло в войне на два фронтов… Не сможет она в конечном счете выстоять и в этой».
Но не слишком ли поздно было размышлять на этот счет? Геббельс вернулся в ставку 23 сентября и во время утренней прогулки с нацистским лидером нашел его гораздо более пессимистично настроенным, чем две недели назад, относительно возможности ведения мирных переговоров с одной из сторон, чтобы затем воевать на одном фронте.
«Фюрер не верит, что в настоящее время можно чего–либо достигнуть путем переговоров. Англия еще достаточно твердо стоит на ногах… На Востоке, естественно, нынешний момент совершенно неблагоприятен… Сталин обладает сейчас преимуществом». В этот вечер Геббельс обедал с Гитлером наедине. «Я спросил фюрера, готов ли он вести переговоры с Черчиллем… Он не считает, что переговоры с Черчиллем приведут к какому–либо результату, поскольку тот слишком прочно находится в плену своих враждебных взглядов и, кроме того, движим ненавистью, а не разумом… Фюрер предпочел бы переговоры со Сталиным, но он не думает, что они будут успешными…
Как бы ни сложились обстоятельства, сказал я фюреру, мы должны прийти к урегулированию либо с одной стороной, либо с другой. Рейх еще ни разу не выигрывал войну на два фронта. Поэтому нам следует подумать, как так или иначе покончить с войной на два фронта».
Эта задача была куда сложнее, чем они себе ее представляли, они, кто так легко вверг Германию в войну на два фронта. Но в тот сентябрьский вечер 1943 года, по крайней мере на мгновение, нацистский диктатор избавился наконец от своего пессимизма и предался мечтам о том, каким благом мог бы оказаться мир. По свидетельству Геббельса, он даже заявил, что «жаждет» мира.
Он сказал, что «был бы счастлив снова оказаться в кругу артистов, отправиться вечером в театр, а затем зайти в артистический клуб». Гитлер и Геббельс не были единственными в Германии, кто теперь, когда война вступила в свой пятый год, размышлял о шансах и путях, ведущих к миру. Разобщенные болтливые антинацистские заговорщики, хотя число их возросло, но оставалось огорчительно малым, снова стали задумываться над прежней проблемой. Они уже ясно видели: хотя армии Гитлера все еще сражались на чужой земле, война проиграна. Большинство из них, но отнюдь не все, неохотно, лишь преодолев угрызения совести, приходили к выводу, что для того, чтобы Германия обрела мир, который открыл бы ей перспективу уцелеть и существовать далее, им придется устранить Гитлера посредством убийства и одновременно уничтожить национал–социализм.