«От трупов можно было бы отделить мягкие ткани, с тем чтобы исключить их опознавание, — докладывал Сивере в штаб от имени д-ра Хирта. — Однако это означает, что по крайней мере часть работы была проделана впустую и что эта уникальная коллекция утрачена для науки, поскольку сделать впоследствии гипсовые слепки будет невозможно.
Как таковая коллекция скелетов не привлечет к себе внимания. Можно объявить, что мягкие ткани были оставлены французами еще до того, как институт анатомии перешел в наши руки[198], и что они будут сожжены. Дайте мне, пожалуйста, рекомендации, к какому из трех вариантов следует прибегнуть: 1) Сохранить полностью всю коллекцию. 2) Частично разукомплектовать ее. 3) Полностью разукомплектовать коллекцию».
— Свидетель, скажите, зачем вы хотели отделить мягкие ткани? — задал вопрос английский обвинитель в притихшем судебном зале Нюрнберга. — Почему вы предлагали, чтобы вина пала на французов?
— Как неспециалист, я не мог иметь своего мнения в этом вопросе, ответил нацистская Синяя Борода, — я лишь передал запрос д-ра Хирта. Я не имел никакого отношения к убийству этих людей. Я выполнял роль почтальона.
— Вы работали как целое почтовое отделение, — прервал прокурор, — еще одно из этих столь известных нацистских почтовых отделений, не так ли?
Защита у этого нациста, как и у многих других на суде, была шита белыми нитками, и обвинение легко загнало его в угол.
Захваченные архивы СС позволили установить, что 26 октября 1944 года Сиверc докладывал: «Коллекция в Страсбурге полностью разукомплектована согласно полученной директиве. Это лучший выход, учитывая сложившуюся ситуацию».
Позднее Эрипьер описал попытку, правда не вполне удавшуюся, скрыть следы преступлений:
«В сентябре 1944 года, когда союзники стали наступать на Бельфор, Хирт приказал Бонгу и герру Мейеру расчленить трупы и сжечь в крематории… Я спросил у герра Мейера на следующий день, все ли тела он расчленил, однако герр Бонг ответил: „Мы не могли расчленить все тела, это слишком большая работа. Несколько трупов мы оставили в хранилище“».
Когда месяц спустя части во главе с французской 2-й бронетанковой дивизией, действовавшей в составе американской 7-й армии, вошли в Страсбург, эти трупы были обнаружены там союзниками[199].
Не только черепам, но и человеческой коже находили применение апологеты «нового порядка», хотя в последнем случае они уже не могли прикрыться служением науке. Кожа узников концлагерей, специально уничтожавшихся с этой дьявольской целью, имела всего лишь декоративную ценность. Из нее, как выяснилось, они изготовляли отличные абажуры, причем несколько штук были сделаны специально для фрау Ильзе Кох, жены коменданта концлагеря в Бухенвальде, прозванной узниками Бухенвальдской Сукой[200]. Татуированная кожа пользовалась особым спросом. Об этом на Нюрнбергском процессе узник лагеря немец Андреас Пфаффенбергер дал под присягой следующие показания:
«…Всем заключенным, имевшим татуировку, было приказано явиться в амбулаторию… После осмотра, заключенных с наиболее художественной татуировкой умерщвляли посредством инъекций. Их трупы доставлялись в патологическое отделение, где от тела отделялись лоскуты татуированной кожи, подвергавшейся затем соответствующей обработке. Готовая продукция передавалась жене Коха, по указанию которой из кожи выкраивались абажуры и другие декоративные предметы домашней утвари».
На одном куске кожи, который, вероятно, произвел особо сильное впечатление на фрау Кох, имелась татуировка с надписью: «Гензель и Гретель».
В другом лагере, в Дахау, спрос на такую кожу часто превышал предложение. Лагерный узник, чешский врач д-р Франк Блаха, показал в Нюрнберге следующее:
«Иногда не хватало тел с хорошей кожей, и тогда д-р Рашер говорил: „Ничего, вы получите тела“. На следующий день мы получали двадцать или тридцать тел молодых людей. Они были убиты выстрелом в голову или ударом по голове, но кожа оставалась неповрежденной… Кожа должна была поступать от здоровых людей и не иметь дефектов».