Взлет черного лебедя

Он попросил меня подождать и исчез за багряной шелковой занавеской. Я обошла небольшое помещение по периметру, а «очи возлюбленных» словно неотступно следили за мной. Замерев у окна, я стала наблюдать за потоками воды через запотевшее стекло. Интересно, почему я вообще здесь задержалась? У меня нет ни малейшего желания что-либо купить — особенно после новостей про семейное финансовое положение.

Адвокат моего отца, Чарльз Ченнери, изложил мне всю правду в своей привычной манере уроженца Коннектикута. Пять месяцев назад папа взял два с половиной миллиона долларов в кредит у одной фирмы с Уолл-стрит — под залог таунхауса на Джейн-стрит. Стоимость последнего составляла четыре миллиона. Деньги он истратил на приобретение нескольких картин — как он заверил Чарльза, краденых. Полотна для перепродажи были оценены в пять миллионов долларов. Это случилось до финансового кризиса на рынке произведений искусства, который грянул осенью. Тогда даже аукционы не приносили пользы — работы продавались по заниженным ценам. А от отца стали требовать досрочного погашения ссуды. («Никто никогда не читает написанное мелким шрифтом», — рассудительно произнес Ченнери, когда я удивилась — разве банки имеют право так поступать?) Стоимость дома с каждым днем падала, и ни один кредитор не желал рисковать. Короче говоря, в случае невозврата ссуды фирма с Уолл-стрит грозила в течение тридцати дней забрать себе и таунхаус, и галерею. «К одиннадцатому января», — напомнила я себе. Чак Ченнери посоветовал мне кое-что для спасения ситуации, но отнюдь не обнадежил. Если бы нам удалось реструктурировать долг, у нас появилось бы больше времени на его выплату, а проценты по кредиту также возросли бы. Пришлось бы выкладывать пятьдесят тысяч долларов ежемесячно. Откуда взять деньги? Если бы мы продали галерею, чтобы расплатиться, на что бы жили? И где? Таунхаус служил и жильем, и местом работы. От одной лишь мысли об этом у меня кружилась голова. Не удивительно, что я заблудилась и застряла в антикварной лавке.

— Да, конечно. Герб практически идентичен тому, что изображен на вашем кольце и медальоне. — Голос владельца магазина ворвался в разверзшуюся пропасть финансовой катастрофы и прервал мои размышления. — Я считаю, что это, вполне вероятно, один и тот же герб.

Я обернулась и посмотрела на предмет, который антиквар положил на лоскут темно-синего бархата. Передо мной была неглубокая серебряная шкатулка, размерами приблизительно с мой тринадцатидюймовый ноутбук. Ее поверхность потускнела, и гравировка почти не выделялась. Странно, что владелец ухоженного магазинчика ухитрился так запустить свой товар. Я принялась разглядывать рисунок на крышке, пытаясь обнаружить лебедя, но не нашла ничего, кроме абстрактного орнамента из концентрических овалов.

— Герб здесь, — пояснил старик и указал на переднюю часть шкатулки, вблизи от края крышки. По идее, именно там должна была находиться защелка. Но вместо нее (или же поверх нее) я обнаружила круглую пластину, скреплявшую крышку с основанием. Ее неровные края оказались обрамлены «бахромой» из сглаженных зазубрин — совсем как на отливке с восковой модели. Действительно, пластина походила на медальоны, которые я изготавливала с восковых слепков. Кроме того, она в точности повторяла рисунок на моем перстне: теперь-то я увидела лебедя с раскинутыми крыльями. И те же буквы, и даже… невероятно!..

Я наклонилась, и антиквар молча протянул мне монокль. Я приложила его к правому глазу и вздрогнула, как от легкого электрического разряда, распространившегося по брови и скуле. Лупа будто зарядилась током от антиквара. Как бы то ни было, толстое увеличительное стекло мне пригодилось. Поверхность металла была подернута тонкими линиями. Данные отметины остаются от бороздок на восковой модели, а те, в свою очередь, повторяют мелкие трещинки на печатке. Я скосила глаза на свое кольцо и перевела взгляд на шкатулку. Линии совпадали.

— Поразительно, — вымолвила я и выпрямилась, оставив монокль на глазу. Я посмотрела на антиквара. Старик выглядел каким-то расплывшимся. Края его фигуры колебались — настоящие протуберанцы на солнце. У него над головой появилось облачко мерцающих огней. Не иначе стайка светлячков парила над его макушкой. Я сняла монокль и зажмурилась.

— Простите, — пробормотала я. — У меня…

— Искры? Нарушение зрительного восприятия? — спросил антиквар. Он упомянул о двух зрительных предвестниках приступа мигрени, которой я страдала с подросткового возраста.

— Да. Значит, вы мой товарищ по несчастью.

— Нас много, — ответил антиквар загадочно.