Взятие Рейхстага

― А он уже там, товарищ полковник! Нещадную силу гранат утащил!

И все засмеялись. Солдата весь полк так и звал: Андрей, словно брата. Это был благодушный богатырь, который поднимал, не крякнув, шесть пудов. Когда он шёл в бой, он не надевал каски, не брал лопаты, даже хлеба не брал, а только наполнял мешок патронами и гранатами. Зинченко, увидав впервые его громадный и необыкновенно тяжёлый мешок, спросил:

— Что это у тебя? Поднять же нельзя!

— Патроны, гранаты, товарищ полковник, — ответил солдат. — Гранаты им пригодятся; солдаты есть молодые, неопытные. Хлеба не поешь — вытерпишь, а без патронов и гранат — погибель!

Немцы дрались с безысходным и тупым упорством, с невыразимой дикой жестокостью. Если немцам удавалось потеснить нас и мы отходили, не успев убрать убитых с поля боя, мы находили их затем с истоптанными лицами, кусками железа, вбитыми в грудь, ногами, которые размозжены камнем. За квартал перед мостом «Мольтке-младший», чтобы не прошли русские, немцы подожгли дом ― вместе с жителями, своими же немцами. Подожгли людей потому, что опасались, жители не дадут дом жечь. Наши поймали и поджигательницу: фашистку, рыжую, тощую, угрюмую. Пожар потушили. Одновременно с поджигательницей поймали и убийцу наших офицеров. Он ходил в темноте с пистолетом, у которого аккумуляторный патрон: перед выстрелом он освещает пространство и человека, в которого стреляет. И так как бывали случаи, что немцы из подвалов нападали на наших связистов, Зинченко вызвал «цивильных» из ближайших подвалов, выстроил их, поставил впереди рыжую немку-поджигательницу и немца, убившего нашего офицера, и сказал: «Убийцу мы расстреляем. Поджигательницу будем судить позже. А в общем, они сознались и пусть повторят жителям своё признание». Стоявшие перед строем подтвердили свою вину. Полковник сказал: «Убийца сейчас умрёт, поджигательница пойдёт в тюрьму, а вам, жители, рекомендую сидеть смирно!» И «цивильные» в подвалах присмирели.

Днём в полк приехал начальник штаба дивизии.

― Вашему полку вручено знамя, — повторил он то, что говаривал уже не раз. — Вы обязаны его водрузить над рейхстагом, Зинченко!

― Будет исполнено, — ответил Зинченко то, что отвечал уже не раз.

КП полка находился в какой-то кухне. Изразцовая большая плита какого-то слишком белого цвета, брикеты торфа, много алюминиевых тарелок, ложек, каких-то сложнейших приспособлений, — лаборатория, а не кухня, — всюду банки с сухими овощами и специями, пахнет перцем, уксусом, укропом, в коридоре цветы в пепельно-серых горшках. Бегают связисты. Офицеры спорят у карты.

Полковнику Фёдору Матвеевичу Зинченко сорок три года. Он сибиряк, крестьянин деревни Ставской Кривошеинского района, Томской области. Вокруг деревни ― леса на сотни и тысячи километров, а в деревне всего 20 дворов, но в этих дворах живет народ крепости и удали нечеловеческой. Старику Зинченко за семьдесят, но он пашет и жнёт, как двадцатилетний. В Сибири Зинченки издавна: «Може с Ермаком приплыли, а може и раньше». С малолетства вьюги, прохлёстывающие здесь человека, кажется, насквозь, приучают его к терпению, а короткое, жаркое, неслыханно пышной зелени и цветов лето — к молодецкому труду и неудержимой надежде. Поэтому четыре родных брата полковника и семь двоюродных, а всего их одиннадцать, служат в Красной Армии, и все на войне. Одиннадцать братьев — рядовые, двенадцатый — полковник, и этот полковник, сибирский крестьянин Ф. М. Зинченко, коммунист. В биографии Ф. М. Зинченко, которую мы сейчас передаём, нет ни одного слова вымысла, как нет вымысла и во всем описании штурма рейхстага.

Автор романа записал подробности взятия рейхстага в Берлине на другой день после штурма от непосредственных участников его.

Ф. М. Зинченко в Красной Армии с 1924 года, вступил в неё рядовым. Он долго учился, был политработником, — чем и до сего времени гордится, — дошёл до комиссара дивизии, а в 1942 году переключился на строевую службу и, окончив школу «Выстрел», с 1943 беспрерывно командует полком. В Берлин, к рейхстагу, он явился со своим полком из-под Невеля Калининской области, и шёл сюда через всю Латвию, Польшу, Германию… Потягивая трубку, откровенный и открытый, он сказал начальнику штаба дивизии:

— Положение тяжёлое, не скрою. Потери большие. Но как бывший политработник понимаю солдатское настроение. Раньше скажешь: «наступать», а многие головы повесят — думают: «буду ли жив». А тут, слышите?

Где-то внизу слышался звон денег, хохот, хлопанье дверей.

— Хохочут, сказал полковник и сам рассмеялся. — Телефонные автоматы нашли. Монетку опустишь, и барышня соединяет тебя с кем хочешь. Ну, ребята и просят их соединить с Гитлером или Геббельсом.

И тогда начальник штаба начал разбирать отдельные смеющиеся голоса:

― Соединяй, чего там! Деньги вложены.

— Да с Гитлером же!

— Али, раз занят, с Геббельсом!

― Кто это там? Гитлер, ты? Капут Берлин! Слышишь?

— Ха-xa!

— Геббельс! Слышишь? Капут фашизм! — слышался хриплый голос балагура сапёра, который, видимо, выспавшись, вышел к телефону побаловаться.

Полковник Зинченко сказал: