Душа до своего рассвета, когда она выбирается из предсознательного, нащупывает затаенное «ты» вещей и вступает с ними в беседу. Присутствие скрытого «ты» можно еще заметить в детской речи. А если идти дальше, то можно услышать, как Слово, через которое все начало быть, обнаруживает себя в общении тварей. Но затем начинается мир, называемый, после Бубера и отчасти Фрейда, «оно» и имеющий терпкий вкус отравленного, но столь аппетитного на вид яблока. Сам Бог становится понятием-яблоком, приспособленным к законам этого мира.
«В это время, как никогда раньше, мне казалось, что каждая травка, каждый цветочек, каждый колосок ржи, пшеницы, ячменя нашептывали мне о какой-то таинственной божественной сущности, которая, как мне казалось, близко, близко и человеку, и всякому животному, и всем цветам, и всем травам и деревьям, и земле, и солнцу, и звездам, и всей Вселенной» (архимандрит Спиридон Кисляков).
Обратиться, стать как дети – значит научиться общению с Богом, а это и называется верой. Не только та вера, что отразилась в исповедании и закрепилась в нем, но та, которая вошла с плотью и светом во всякого человека и научила его удивляться.
Но разве мы удивляемся? Удивляемся, когда вспоминаем, как мы когда-то «крестили» вещи по указанию взрослых, открывая тайную связь между звуками и вещами. Замечено: память гениальных людей пробирается туда, куда обычной памяти не добраться: Толстой, вспоминавший, как его моют в корыте нескольких месяцев от роду, Августин, проследивший за усвоением языка, Давид, узнавший и исповедовавший свою «несокрытость» в утробе матери.
Удивление твари, исходящее из самого ее пребывания в мире, наполнено стихийным благодарением. В этом смысле оно евхаристично. Помню ощущение благодарности Церкви, нерассудительной в своем материнстве, когда я приносил детей, только что крещенных, ничего не разумеющих, к причастию. Бог подарил нам это «дивное устроение» младенчества, как же лишить это «устроение» небесной пищи? Начав рассуждать, обуславливаем этот дар объяснением. Объяснить можно, понять нельзя.
«Яко начатки естества, Насадителю твари,/ вселенная приносит Ти, Господи, богоносныя мученики,/ тех молитвами в мире глубоце// Церковь Твою, жительство Твое Богородицею соблюди, Многомилостиве» (Кондак праздника Всех Святых, глас восьмой).
Путь Церкви, как все знают, начинается с поклонения Младенцу, родившемуся в Вифлееме от Духа Святого и Марии Девы. Не ведет ли он к тому, чтобы завершиться – поклонением ребенку-человечеству на пороге Царства?
Принять дитя
Всякий младенец – человеческое, пусть и далеко-далеко не всегда осознанное, приношение Отцу. Ребенок состоит из плоти, т. е. материи мира сего, и нет в нем ничего неотмирного, что выходило бы за пределы этой плоти здесь и теперь, и вместе с тем он есть изделие Божие, на котором столь легко различимы следы Его труда, Его попечения, Его замысла, Его благоутробия. И потому мы призваны научиться различать в
«Как мать вынашивает – кто сказал, не помню – ребенка и постоянно помнит о нем, создавая в нем, даже не смыслящем, первоначальную зависимость, так и любовь Божия вынашивает человека». Любовь есть утроба мира.