Взгляд василиска

   Сам Илья Константинович полагал, что природу калечить не следует. И если таким он уродился, что не может не думать о разных, прямого отношения к делу не имеющих вещах, то так тому и быть. Но и то верно, что жить - и главное, выживать - это ему ничуть не мешало. А как-то он с этой особенностью своей психики справлялся, и вроде бы - если судить по результатам - совсем не плохо. Он все еще был жив, а это, как ни крути, лучший критерий. Сам он, впрочем, считал, что все дело в том, что ему удавалось четко разделять свой внутренний мир и мир внешний. Богу богово, так сказать, а кесарю кесарево. Вот и сейчас, едва лишь узнал свое новое имя, как оно тут же и "вросло" в плоть и кровь, и он мог быть вполне уверен, что теперь откликнется на "Илью" в любой ситуации, хоть спьяну, хоть со сна. И в бреду, и под пыткой будет этим самым Ильей, и "детектор правды" пройдет, как нечего делать. Но одновременно, возвращение в свой давным-давно покинутый "Портсмут", реанимировало в его душе и тот пласт его личной истории, который многие годы находился в полном и безоговорочном забвении. И теперь в салоне пассажирского лайнера авиакомпании "Рось", державшего курс на Брно, он вспоминал свое прошлое, но не то, где, сменив десятки, если не сотни, имен, он многие годы являлся Карлом Аспидом, а то, в котором родители нарекли его Маркианом, а друзья перекрестили в Марка, и в котором Марик Греч встретил однажды тоненькую темноглазую девушку, так похожую на Зою, что сердце сжималось от узнавания, и тоска по несбывшемуся подкатывала к горлу. Но и то, правда, что все это было так далеко, что и говорить, в сущности, было не о чем. Да и вспоминать было, честно говоря, нечего, потому что ничего между ними тогда не случилось. Они познакомились зимой пятьдесят девятого в Варшаве - хорунжий1 Марк Греч и курсистка Стефания Зелинская - и что-то удивительно трогательное только-только начало между ними возникать, и, возможно, созрело бы, в конце концов, превратившись в настоящее сильное чувство, способное бросить яркий, как свет прожектора ПВО, свет на всю их дальнейшую жизнь, но в марте Греча срочно перебросили в Перемышль, а в апреле началась война.

   #1Хорунжий - казачье офицерское звание, соответствующее армейскому подпоручику.

   "Не судьба", - Илья Константинович хотел было вызвать бортпроводницу и попросить ее принести коньяку, но вспомнил о "спящей" Зое и решил никого не тревожить.

   "Спать!" - приказал он себе и почти сразу же заснул.

   5.

   Петров, Русский каганат, 18 сентября 1991 года.

   Реутов, Вадим Борисович (23 декабря 1938, Саркел - ) - доктор психологии (1977, Псков), профессор (1986), автор более сорока научных работ. Основные области исследования: нейропсихология и нейрофизиология высших психических функций человека. Заведующий лабораторией электрофизиологии высшей нервной деятельности в Психоневрологическом институте им. Академика В.М. Бехтерева.

   Давид Казареев (6 июля 1938, Саркел - ) - PhD (1979, Женева), консультант по инвестициям.

   Вадим Борисович всегда просыпался сразу. Происходило это обычно за четверть часа до звонка будильника, и, в принципе, Реутов мог после этого заснуть снова. Если случался выходной, он так и поступал. Переворачивался на другой бок и спал дальше. Во все же остальные дни, Вадим сразу, не канителясь, вставал и, прихлопнув по пути, так и не успевшие подать голос часы, "опрометью" тащился на кухню. Там он зажигал газ под чайником и тогда только шел дальше, в уборную - отлить, и в ванную - умыться и почистить зубы. Ни того, ни другого делать ему, положа руку на сердце, вовсе не хотелось, но привычка - вторая натура, не так ли? И ритуал, - какой-никакой, а все-таки ритуал - должен был быть соблюден, причем не абы как, а именно так, как заведено, и никак иначе. Боже сохрани нас от перемен. Аминь!

   Вернувшись после водных процедур обратно на кухню, Вадим быстро, почти автоматически - в несколько отточенных за годы и годы движений - засыпал в жезве молотый кофе и сахар, плеснул кипяток (чего, разумеется, делать категорически не следовало) и поставил медный, давно обгоревший и потерявший свой первоначальный цвет сосуд на газ. Естественно, это был паллиатив, но кофе нужен был ему сейчас позарез, и ждать столько времени, сколько нужно, если варить его по уму, то есть, по всем правилам, Вадим просто не мог. Настроение, как и всегда по утрам, было поганое, в груди ощущалась скверная маята, а на сердце лежала смертная тоска. В таком состоянии правильнее всего было бы застрелиться или, скажем - за не имением табельного оружия - повеситься. Однако подсознание утверждало, что надо продолжать жить, а опыт подтверждал, что все перемелется, вот только надо выпить горячего сладкого кофе и выкурить пару-другую папирос, и сразу полегчает. Или нет. Или да. Это уж, как получится. Но попробовать все-таки стоило.