Взъерошенные перья

Меня хватило только на это. Ничего более уклончивого я придумать не смог. Я следовал за Присс, лавируя меж кленовыми столиками и скамеечками для ног. Да уж, сюрприз так сюрприз. Даже, я бы сказал, потрясение. Мне стало совсем не по себе. Если Присс спокойно терпела, глядя, как Руби набивает ее комнату золотыми орлами, значит, она должна обожать мать.

Я еще раз огляделся. М-да, существовала большая вероятность, что Присцилла ненавидела отца всем сердцем.

«Ребенок» шестидесяти с лишним лет обнаружился на кухне. Руби мирно помешивала какое-то варево, которое подозрительно напоминало тушеную говядину. В белом фартучке с оборками и вышитыми на кармашке анютиными глазками, Руби и в самом деле смахивала на девочку. Несколько крупноватую девочку. Помимо пасторального фартучка на ней было столь же пасторальное платьице из набивного ситца и голубые пушистые тапочки. Помешивая в кастрюльке, Руби весело напевала про себя.

И улыбалась!

То ли Руби Вандеверт радовалась каким-то своим мыслям, то ли помешивание тушеной говядины поднимало ей настроение.

Полагаю, именно потому, что Руби напевала, она не расслышала, как вошла Присцилла. Продолжая напевать, помешивать и улыбаться, Руби не замечала ничего вокруг. Это позволило мне хорошенько ее разглядеть. Должен признаться, до этого момента Руби стояла на первом месте в моем списке подозреваемых, теперь же, глядя на нее, я понимал, почему Присцилла сказала, что если бы я был знаком с ее матерью, то никогда не поверил бы, что она способна на убийство. Руби Вандеверт с ее пухлыми щечками, розовыми губками и волосами точь-в-точь как белоснежная сахарная вата выглядела постаревшим херувимом. Постаревшим херувимом с льняной прихваткой в одной руке и деревянной ложкой в другой.

Едва взглянув на нее, я уже не мог представить себе, что Руби способна на злодейство. Боже! Да обвинить эту женщину в убийстве – все равно что пытаться возложить вину за убийство на Мэри Поппинс.

Когда Руби наконец подняла голову и обнаружила нас, я обратил внимание, что цвет ее глаз в точности совпадает с оттенком анютиных глазок, вышитых на кармашке фартука. Глаза Руби прищурились, и ангельская улыбка расцвела на ее лице.

– Дорогая, – шутливо погрозила она Присцилле деревянной ложкой, – ты не предупредила меня, что приведешь с собой джентльмена. – Она похлопала прихваткой по сахарной вате на голове. – Ой, а я в таком виде!

Я уже приготовился к тому, что Присцилла сейчас брякнет: «Нет, мама, ты ошибаешься, Хаскелл никакой не джентльмен», но она пренебрегла этой возможностью. Должно быть, слишком сосредоточилась на том, что собиралась сообщить.

– Мама, у меня плохие новости.

Руби замерла с поднятой вверх ложкой и посмотрела сначала на дочь, а потом на меня.

– Плохие новости?

После того как Присс поведала матери, что случилось с Джейкобом, слово «плохие», судя по реакции Руби, показалось мне некоторым преувеличением. Когда Присс остановилась на середине рассказа, чтобы перевести дух, ее мать продолжала улыбаться.

– Неужели? – радостно спросила Руби.

Мы с Присциллой недоуменно уставились на нее. Даже для бывшей жены она вела себя несколько хладнокровно. С другой стороны, я не сомневаюсь, что если бы Клодзилле сообщили о моей преждевременной кончине, то пришлось бы дать сильнодействующее средство, чтобы ее успокоить. Это точно. Так бы сильно она смеялась.

– Мама, ты меня поняла? – спросила Присцилла. – Кто-то убил папу.

Руби снова похлопала по голове прихваткой. Улыбка по-прежнему гуляла по ее лицу.

– Конечно, дорогая, – ласково сказала она. – Я прекрасно тебя поняла.

Похоже, волнения Присс по поводу того, как мамочка воспримет эту ужасную новость, были несколько поспешными.

Повернувшись ко мне все с той же ангельской улыбкой на лице, Руби нацелила на меня деревянную ложку.

– Конечно, это очень печально. Но что-то в этом роде рано или поздно должно было случиться. Это человек был таким скотом! – добавила она все тем же ласковым голосом.

Мне подумалось, что вряд ли Руби позовут прочесть надгробное слово.

Присцилла предприняла еще одну попытку:

– Мама, кто-то ударил папу по голове той бронзовой курицей, которую ты подарила ему на Рождество.

По-моему, на этот раз Присс сделала максимум возможного. И это помогло. В каком-то смысле. Последняя новость наконец-то вызвала отклик в душе Руби. Она поднесла прихватку ко рту.

– О боже! – прошептала она. – Но ведь бедная курочка не пострадала? – Между бровями, также напоминавшими клочки сахарной ваты, появились два восклицательных знака, но на губах ее продолжала играть улыбка. – Я заплатила за эту миленькую птичку приличные деньги, – сообщила мне Руби, – и было бы очень жаль, если бы с ней что-то случилось. – Улыбка ее ничуть не померкла. – Какая жалость!

Я ей поверил.