Мир, в котором мы живем, постоянно напоминает нам о давно минувшем прошлом. И прежде всего это прошлое хранят старые песни. С их помощью происходит встреча современного человека с архаическим человеком, живущим в нем.
Культурная атмосфера складывается из великого множества общенациональных привычек, обрядов, традиций, даже определенных движений, жестов, мимики и т. д. Все это и воспитывает душу, насыщает ее животворными импульсами. Поэтому, усваивая их, мы можем тем самым приближаться к пониманию себя не путем сознания, а путем чутья, интуитивного отслеживания своих состояний.
Еще русский художник М. В. Нестеров (1862–1942), который изображал на своих полотнах людей XIV века, живущих в согласии с Богом, говорил: «
Только сила и знания, проникая из прошлого в настоящее, обеспечивают правильность-ладность нашей повседневной жизни.
Поэтому обязанность каждого сохранять эту связь — дерево без корней засыхает.
Религиозно-магическая практика наиболее полное и всестороннее, на мой взгляд, отражение нашла в работах исследователя Б. А. Рыбакова.
Так, он писал: «Интересной промежуточной стадией между волхвами средневековья и ведунами, знахарями и сказителями XIX в. являются северно-русские скоморохи XVI–XVII вв., которых справедливо считают наследниками языческих волхвов.
<…> Интересна близость двух западнославянских слов:
„
<…> еще в I тысячелетии до и. э. существовали „события“, „соборы“, „толпы“ — многолюдные общеплеменные сборища со сложным сценарием языческого ритуала, с разработанным комплексом обрядов, сопровождаемых заранее изготовленным реквизитом.
В составе племенной знати должны были быть люди, разрабатывавшие и совершенствовавшие систему обрядов, знавшие (или создававшие вновь) тексты молений и песнопений, мелодий напевов, формулы обращения к богам. Вековая традиция неизбежно должна была переплетаться с творчеством и распространением репертуара»[4] (рис. 1).
Рис. 1.
[Грушко, Медведева, 1996]
«Волхвы заботились и о религиозном искусстве, придумывая внешний облик идолов, композицию их размещения, символику орнаментальных элементов.
<…> Волхвы сочиняли „кощюны“ для устного исполнения и писали литературные произведения, занося их в летописи»[5].
«Одну из важных жреческих функций мы можем определить по археологическим материалам. Это — календарь, точное определение сроков молений. Мы уже видели сложность и высокую астрономическую точность календаря IV в. н. э. <…> Славянские волхвы аптекой эпохи должны были долго вести наблюдения, как-то фиксировать их, чтобы в конце концов создать безупречное расписание магических молений о четырех периодах дождей на протяжении лета, для фиксации наблюдаемого была придумана особая знаковая система. <…> Создание знаковой системы было, очевидно, делом нескольких поколений „водою влъхвующих“ жрецов, которые „навыкли зело хытрость вльшебъную“».
<…> Волхвы, знающие заклятия от засухи, производящие точные расчеты оптимальных сроков дождей, рассматривались народом как особые существа, умеющие превращаться в волков, повелевать облаками и даже устраивать затмения луны или солнца:
Магическим действиям волхвов-волшебников приписывалось влияние на все силы природы <…>.
Чародейство — магическое действие с водой и различными отварами из трав, требующие специального сосуда — «чары». Известны заздравные круговые чары, рассчитанные на сотню участников пира. Такова, например, чара черниговского князя Владимира Давидовича середины XII в. с пожеланием здоровья всем, пьющим из нее. Иногда чародейство понималось как отравление:
«…исходят… чаровницы по лугам и болотам… ищуще смертные травы» <…>.
К облакогонителям и чаровникам иногда присоединяют еще и «кобников», «нарочитых кобников». «Кобь» — гадания о судьбе