В Германии, как и во Франции, как только правители народа отменили законы, направленные против крестьянских союзов — что было сделано только в 1884–1888 годах — этого рода союзы начали развиваться с поразительной быстротою, несмотря на всякого рода препятствия со стороны закона, далеко им не благоприятного[322]. «Фактически, — говорит Бухенбергер, — вследствие этих ассоциаций, в
С точки зрения социальной экономики, все эти крестьянские усилия, конечно, не представляют большого значения. Они не могут существенно — а тем менее прочно — облегчить ту нищету, на которую обречены земледельческие классы всей Европы. Но с нравственной точки зрения, которая занимает нас в данное время, их значение громадно. Они доказывают, что даже при системе господствующего теперь необузданного индивидуализма, земледельческие массы благоговейно хранят полученное ими наследие взаимной помощи; и как только государства ослабляют железные законы, при посредстве которых они разорвали все узы между людьми, чтобы легче держать их в своих руках, эти узы тотчас возобновляются, несмотря на многочисленные политические, экономические и социальные затруднения, причем они возобновляются в таких формах, которые наилучше соответствуют
Легко можно было бы увеличить количество таких примеров, беря их из Италии, Испании и особенно Дании, и можно было бы указать на некоторые весьма интересные черты, свойственные каждой из этих стран (См. Приложение XVIII). Следовало бы также упомянуть о славянском населении Австрии и Балканского полуострова, среди которого до сих пор существует «сложная семья» или «неделенное хозяйство»[324] и множество учреждений взаимной поддержки. Но я спешу перейти к России, где то же стремление ко взаимной помощи облекается в некоторые новые и неожиданные формы. Кроме того, рассматривая деревенскую общину в России, мы имеем то преимущество, что обладаем огромным количеством материала, собранного во время колоссальной подворной переписи, предпринятой некоторыми земствами и охватывающей население почти в 20 000 000 крестьян в различных частях России[325].
Из огромного количества данных, собранных русскими переписями, можно извлечь два важных вывода. В средней России, где одна треть крестьянского населения, если не более, была доведена до совершенного разорения (тяжелыми налогами, крохотными наделами плохой земли, высокою арендною платою и чрезвычайно суровым взысканием податей после полных неурожаев), видно было, в продолжение первых двадцати пяти лет после освобождения крестьян от крепостной зависимости, решительное стремление к установлению личной земельной собственности в пределах деревенских общин. Многие обедневшие «безлошадные» крестьяне бросали свои наделы, и их земля часто переходила в собственность тех, более богатых, крестьян, которые, занимаясь торговлей, имели добавочные источники дохода; или же наделы попадали в руки посторонних купцов, покупавших землю главным образом для того, чтобы сдавать ее впоследствии крестьянам же, по непомерно высоким арендным ценам. Должно также заметить, что вследствие недосмотра в Положении 1861 года, представилась широкая возможность скупать крестьянские земли по очень дешевой цене[326]; а государственные чиновники, в свою очередь, употребляли свое могущественное влияние в пользу частного владения и относились отрицательно к владению общинному.
Однако, начиная с восьмидесятых годов, началась также и сильная оппозиция в средней России против личного владения, и средние крестьяне, занимающие срединное положение между богачами и бедными, употребляют энергические усилия для поддержания общины. Что же касается до плодородных южных степей, являющихся в настоящее время наиболее населенными и богатыми частями Европейской России, то они были главным образом заселены в течение девятнадцатого века, при системе личного владения, или захвата, признанного в этой форме государством. Но с тех пор, как в южной России были введены, при помощи машин, улучшенные способы земледелия, крестьяне-собственники в некоторых местах начали сами переходить от личного владения к общинному, так что теперь в этой житнице России можно, по-видимому, найти довольно значительное количество добровольно сформировавшихся деревенских общин, очень недавнего происхождения[327].