Вызовы Тишайшего

На расширенном Земском Соборе, созванном по этому поводу 1 октября 1653 года, было решено удовлетворить третью просьбу из уст посла-полковника Ивана Золотаренко: принять запорожских казаков и объявить войну Польше сразу после начала Смоленского похода до начала битвы под стенами Смоленска. Узнав об утвердительном решении Земского Собора, Хмельницкий 8 января в Переяславле собрал казацкую раду, на которой после речи гетмана, убедившего воинственный народ, что с поляками Гетманщина не может успешно бороться одними своими силами, был задан главный вопрос.

– Под чьё начало идти нам – султана турецкого, хана крымского, короля польского или царя московского? – Хмельницкий сделал лёгкую паузу и затем возвысил свой голос. – Под чьё подданство пойдём, братья?

И народ в едином порыве, единодушно закричал:

– Волим под царя московского, православного!

Царский посол, боярин Бутурлин принял торжественную присягу от гетмана Хмельницкого на подданство царю Московскому Алексею Михайловичу Романову, и передал гетману почётную одежду (ферезию), отметив знаковый символизм царского пожалования:

– В знамение таковой своей царской милости одежду сию дарует, сею показу я, яко всегда непременно своею государскою милостью тебе же и всех православных под его пресветлую царскую державу поклоняющихся изволь покрывать.

5. Начало осады Смоленской крепости

В солнечный день 5 июля царь со своим двором пришел под Смоленск и стал за две версты от стен его крепости на Девичьей горе в шатровом городке. Через три дня Тишайший послал под Оршу на гетмана Литовского Родзивилла воевод Черкасского, Одоевского и Темкина-Ростовского с 40-тысячным войском. Но 30-тысячное войско царь оставил при себе, приступив с ними к новому этапу осады Смоленской крепости, которая началась раньше ещё в июне, до подхода основных московских войск.

В один день 20 июля Тишайший получил два известия: одно радостное о сдаче его войску Мстиславля, а другое печальное из-под Орши, где его полки потерпели жестокое поражения от хитрых литовских воинов, напавших на спавших русских. Но эта неудача не могла перевесить успехи московских войск в западных землях Великого Княжества Литовского, часто занимающих города и села в этих землях не боями, а милостью и жалованью от царского имени Алексея Михайловича. Эта снисходительность царя Тишайшего приводила к тому, что сдавшаяся православная шляхта охотно присягала московскому государю. Среди присягавших много было бедной шляхты и даже служилых иноземцев, которые не могли рассчитывать на жалованье от короля Речи Посполитой, в состав которой влилось Литовское Княжество. Польские летописцы писали на этот счет в хрониках того времени: «Мужики очень нам враждебны, везде на царское имя сдаются и делают больше вреда, чем делает нам сама Москва. Это зло будет и дальше распространяться, надобно опасаться чего-нибудь вроде казацкой войны».

Положение Смоленска в это время было довольно тяжелое: город совершенно не был подготовлен к перенесению осады войсками Тишайшего царя. Крепость его, хотя построенная 52 года назад волей и усилиями Бориса Годунова, много пострадала во время осады ее Сигизмундом в 1609–1611 г. и Шеином в 1633–1634 г. Из 38 башен оставалось 34, которые делили стену на 38 участков, или «кватер». Не все участки были исправлены, а из башен в полной исправности были только 10. В стене и в башнях были трещины, гнилые полы и крыша, дырявые помосты. «Большой вал» или Королевская крепость, были либо практически уничтожены, либо требовали кардинальной громадной реставрации.

Даже на Королевском дворе (на Вознесенской улице) сгнили въездные ворота во двор, который не имел уже никакой ограды. Постройки стояли без дверей, без окон, даже без печей. Стоят две дымовые трубы, да и те полуразбиты. «Решительно все опустошено. Крайнее запустение, – писал современник-очевидец. – Эта пограничная крепость почти в течение 20 лет оставалась без всякого досмотра. Оба вала, или иначе пролома, были совершенно срыты, стена во многих местах до земли была в трещинах столь великих, что через некоторые хлоп мог свободно пролезть. Два же участка стены были забиты глиной, залеплены грязью и сверху выбелены. Замок, словом, был настолько забыт и опущен, как будто на веки вечные не имел возможности подвергаться неприятельскому штурму».