Вызов в Мемфис

Во время разговора в широких дверях столовой появился отец. В одной руке он держал шляпу, в другой — трость. На руку было наброшено коричневое двубортное пальто. Он лучился широкой улыбкой — такой непривычной на его лице. Улыбка словно говорила: «А вот я не слишком стар для встрясок». Он казался целиком и полностью готовым к поездке в Нэшвилл — готовым ко всему. По-прежнему рассчитывал на свою удачу. Наконец он сказал: «Какого черта ты здесь делаешь, Филип?» — потом взглянул на Жозефину и добавил только: «А». И спустя секунды взглянул на меня и повторил то же самое «А». Тогда вошел в гостиную и выглянул в боковое окно, где в порт-кошере стоял старый «шевроле» Алекса. Отец улыбнулся мне — и я не знал наверняка, есть в его улыбке ирония или нет.

— Боюсь, твоя машина заняла дорогу, — сказал он мне, разумеется, отлично зная, что это машина Алекса.

Я тоже выглянул в окно и не сразу ответил:

— Да, боюсь, ты прав.

Тогда отец опустился в кресло.

— Мы скоро ее уберем, — сказал я, сам не зная, правду говорю или нет.

— А, хорошо, — ответил отец, снова одарив меня улыбкой — в этот раз намного более неопределенной.

Затем мы все вчетвером обменялись парой слов о погоде. Погода прекрасная для осени, говорили мы, отличная для путешествия. Даже сложно поверить, добавил я. Отец откинулся и рассмеялся этой мысли. Потом очень серьезно посмотрел на меня и сказал:

— И в самом деле.

— Как вырос город, — сменил я тему. — Нигде не видел столько эстакад. Даже Алексу было сложно найти дорогу из аэропорта, — говорил я, хотя, разумеется, это была неправда. Еще двадцать минут мы сидели и обменивались банальностями и неправдой. Раз я посмотрел в окно и увидел, как Хорас стоит с шоферской фуражкой под мышкой и заглядывает в машину Алекса — видимо, чтобы посмотреть, есть ли в ней ключи. Разумеется, их не было. А Алекс рассеянно надел связку, которую искал Хорас, на большой палец левой руки. Время от времени он ими звенел. Так я понимал, что ключи в надежном месте.

Какое-то мгновение я раздумывал, не сказать ли ему, что отнесу ключи Хорасу, чтобы он мог отогнать машину. Сам не знаю, хотел я этого или нет. Но не успел я прийти к решению, как мы услышали в дальней части дома звонок телефона. Тут же кто-то ответил — я правильно угадал, что это была Бетси. Потом я услышал ее быстрые шаги по коридору. Она вошла в гостиную и направилась прямиком к отцу. Не глядя на меня или Жозефину, присела на подлокотник его кресла.

— Отец, — произнесла она, положив руку ему на плечо, будто говорила с ребенком. — Звонили из Нэшвилла. — После этого она больше ничего не прибавляла как будто долгое время — только глядя в лицо отца. Наконец сказала: — Плохие новости о бедном мистере Шеклфорде.

Она подождала, пока он осмыслит сказанное. Потом медленно обвела взглядом наши лица, чтобы убедиться, поняли ли мы. Тем временем отец снял очки в роговой оправе, как всегда делал в очень серьезных случаях.

— Вчера ночью он умер во сне, — сказала Бетси. — Вероятно, сердечный приступ. Так или иначе, хорошо, что это случилось во сне.

— Не верю! — воинственно объявил отец. Он вернул очки на нос и посмотрел сперва на Жозефину, а потом на меня, словно хотел узнать, верим ли мы или тоже учас­твуем в розыгрыше.

— Ты же знаешь, о таком бы я лгать не стала, — ответила Бетси. Она поднялась, но руку с его плеча не убрала.

— Пожалуй, нет, — сказал он шепотом.

— Может, тебе лучше вернуться и ненадолго прилечь? — сказала Бетси. Метнув взгляд в окно на Хораса, она добавила: — Я попрошу Хораса помочь. — Она вышла через боковую дверь, и я видел, как она говорит с Хорасом, который тут же направился в дом через черный ход. Тем временем мы с Жозефиной подошли к отцу. Джо встала на колени и положила ладонь ему на руку, покоившуюся на подлокотнике.

— Мне жаль, дорогой мой, — сказала она. — Знаю, кажется ироничным, что это случилось именно теперь.

Он глубоко вздохнул, но не выдал других эмоций. Она не убирала руку. Наконец он положил поверх вторую руку. И тогда она тоже накрыла ее. Они смотрели друг на друга с сухими глазами и без выражения на лице. Сложив руки, как бейсболисты, решавшие, кто первым выйдет на удар. Я так и ждал, что отец достанет нижнюю руку и положит сверху, но, конечно, он этого не сделал. Суть в том, что никто из нас не плакал — вернее, кажется, никто, кроме Алекса. Именно он тогда встал, подошел к окну и, не оглядываясь на меня, сказал:

— Я бы хотел еще с тобой увидеться, Филип. Мне нужно кое о чем с тобой поговорить. — Он открыл стеклянную дверь, ведущую в порт-кошер, и вышел, ни с кем не прощаясь. Наконец отец произнес самым твердым голосом, что только можно вообразить:

— Что это нашло на Алекса? Он со мной не поздоровался и не попрощался.