Присутствие отца в аэропорту, когда я прибыл около десяти часов, застало меня врасплох целиком и полностью. Это было так неожиданно, что я тут же начал готовиться к другим сюрпризам. Не успел я спуститься по трапу, как уже решил, что со времени вчерашних звонков произошли новые события. Сперва меня поразила сама вероятность — крайне низкая, — что отец сядет в машину и приедет в аэропорт. Это был человек, который никогда не занимался подобными домашними мелочами или, если на то пошло, вообще не занимался домашними делами, если только это не касалось ухода за матерью-инвалидом. За все свои годы дома я ни разу не видел, чтобы он хотя бы ворошил угли в камине или приносил вечернюю газету с крыльца — для этого всегда были слуги. Сомневаюсь, что до этого дня он хоть раз встречал члена семьи с поезда или самолета. Все прошлые двадцать с чем-то лет визитов за мной отряжали одну из «девочек».
Он не стал ждать в зале прилета. Все было не так просто. Уже когда мы начали снижение, я заметил его на самом краю летной полосы — крошечная фигурка в синем пальто и сером хомбурге[17]. Он широко размахивал руками в перчатках, как будто координировал приземление и посадку большого самолета. Увидев его в опасной зоне, я не мог поверить глазам. Говорил себе, что наверняка ошибаюсь, что фигурка слишком крохотная, чтобы быть уверенным. Это, должно быть, кто-то из персонала аэропорта, похожий на отца. И все же чем ближе мы оказывались, тем меньше оставалось сомнений. Но даже с первого взгляда, когда он казался не больше спички, ошибки быть не могло. Фигурка была слишком знакома во всем — и становилась еще более знакома с каждым жестом, — чтобы ошибиться даже на таком большом расстоянии. С первого же момента я понял, что после телефонных звонков вчера вечером произошло что-то серьезное. Оглядываясь назад, думаю, уже глядя в окно самолета, я отлично понимал — хотя это и невозможно, — о чем отец скажет мне несколько минут спустя: что он и миссис Стокуэлл поженятся сегодня в полдень, что она уже ждет в пресвитерианской церкви рядом с ее домом и что я буду шафером на свадьбе. Разумеется, ничего этого я знать не мог: и когда сидел в самолете, и когда стоял у дверей, и потом, когда опускали трап и мы начали спускаться. И в минуты, когда мы садились, когда проехали мимо места, где стоял отец, и когда подъехали к нашему гейту, у меня еще не было реального понимания, что означает присутствие отца. И все это время я видел, но не отдавал себе отчет, что у гейта № 8, куда нам предстояло войти, собрался персонал аэропорта и члены экипажа. Видел, но не задумывался, что время от времени один из них выдвигается в сторону отца, а потом возвращается. Между тем у гейта несколько людей в форме общались с еще одним знакомым человеком. И этот человек время от времени тряс перед ними пальцем, а иногда — кулаком. Постепенно я осознал, что, разумеется, этой фигурой был не кто иной, как Алекс Мерсер.