Но кто он теперь? Какие цели преследует? Чем живёт? Для чего использует все эти годы чёрную магию?
Он больше не тот человек, которого я знала.
Принять эту мысль было поистине нелегко. Ещё утром он поцеловал меня на прощание, ещё вчера мы заверяли друг друга в вечной любви… Жизнь, несмотря на все сложности в виде колдунов, Путешественников и прочих радостей сверхъестественного мира, казалась прекрасной. Мы планировали уехать из Лондона в запоздавший медовый месяц и вообще собирались жить долго и счастливо, а теперь…
Да, я знала, что у Элизы не было будущего. Из рассказов Майкла и Розмари мне было понятно, что ей суждено погибнуть. Но счастье казалось таким возможным, таким близким, таким реальным… Ведь, наверное, у нас с Джеймсом и впрямь всё могло сложиться. Если его в самом деле не заботило то, что я обычный человек, мы могли бы остаться вместе навсегда. И да, именно с ним я хотела бы завести семью, но…
Особенно дико было сознавать, что человек, с которым я совсем недавно вознамерилась провести всю оставшуюся жизнь, и брак с которым стала считать лучшей вещью, которая когда-либо могла со мной произойти, всё ещё здесь. Он не погиб и даже находится в пределах досягаемости! Если маги за эти три месяца не схватили убийцу, то Джеймс, скорее всего, до сих пор в Лондоне! Казалось бы, чего проще – как только меня выпишут из больницы, позвонить ему и встретиться!
Вот только что тут ему скажешь? «Привет, я твоя мёртвая жена, неужели ты меня не узнал? Давно не виделись»? Так, что ли? Пусть Розмари и сказала мне когда-то, что Элиза была единственной любовью Джеймса, но всё же больше столетия минуло. Разлука даже в несколько месяцев становится серьёзным испытанием для многих пар, а тут – сто тридцать лет!
Он больше не тот человек, которого я знала. Я должна это запомнить. Всё в прошлом. Этого не вернуть.
Рассуждения были очень правильные и логичные, но, чёрт возьми, легче мне от них не становилось.
На подушку капнула одна слеза, другая. Через несколько секунд они потекли уже непрерывно, и я не пыталась их остановить.
На следующее утро подвижность начала понемногу возвращаться. Я по-прежнему чувствовала слабость во всём теле, но уже вполне могла сидеть и даже пробовала вставать. К моему огромному удивлению, я не обнаружила на себе никаких последствий аварии. Конечно, синяки и царапины за это время могли зажить, да и следы операции вполне могли исчезнуть, но ведь должны были остаться хоть какие-то шрамы… Но нет – я не обнаружила на себе ни одной новой отметины, которая напоминала бы о том трагическом дне.
«Просто волшебство какое-то», – так, кажется, высказалась доктор Фелпс.
Пожалуй, удобно иметь друзей-магов. Надо будет только выяснить, кому из них я обязана чудесным быстрым исцелением…
Подумала об этом – и ответ пришёл сам собой. Розмари. Она помогла мне после первого нападения Валери, она исцелила мои раны после Гровера. Джеймс говорил, что у неё какой-то особый талант целительства.
Размышления были прерваны целой группой врачей, которую возглавляла доктор Фелпс, и повторилась примерно та же картина, что и вчера. Меня заново осмотрели, я терпеливо ответила на все вопросы. Из отдельных замечаний и комментариев было понятно, что никто не понимает, чем можно было бы объяснить феномен моего внезапного полного выздоровления, да и в то, что я выйду из комы, никто не верил. И только в этот момент, отстранённо наблюдая за деловитой суетой вокруг меня, я осознала, что жизнь продолжает течь полным ходом. На смену этой мысли сразу пришёл волчий аппетит.
После консилиума мне наконец-то разрешили поесть. Правда, меню ограничилось бульоном – после трёх месяцев внутривенного питания ничего тяжелее мне пока просто было нельзя – а ещё через двадцать минут дверь палаты распахнулась, и внутрь ворвалось несколько человек. Лиц я по-прежнему не могла разглядеть, но кто это был, поняла сразу. Слёзы снова заструились по щекам сами собой, а потом высокая красивая женщина, выглядевшая лет на десять моложе своего настоящего возраста, с порывистым вздохом заключила меня в объятия. Я уткнулась носом ей в шею, совсем как в детстве, и сразу почувствовала аромат знакомых духов.
– Мама…
– Джейн… – прошептала она, и столько было в её голосе чувств, что мне сразу стало не по себе. Даже представить себе не могу, какими были для моей семьи эти три месяца, пока я наслаждалась приключениями в девятнадцатом веке…
Кто-то догадливый сунул мне в руку очки, в которых я узнала свои собственные, которыми редко пользовалась, и я немедленно нацепила их и обвела взглядом родных. Сразу за мамой меня крепко обнял отец, а потом и Тея, которой в обычной жизни подобные сантименты были несвойственны.