Вызов

Как только стало возможным, Дилан перевёз меня в Сиэтл, в медицинский центр Вирджиния Мэйсон. Этому предшествовали длительные консультации. Доктор Стюарт выглядел оскорблённым, когда по нескольку раз в день ему приходилось повторять мой диагноз каждому, кого Дилан приводил в его кабинет. Я не вмешивалась, отчасти потому, что была слаба, отчасти понимая, что мужу эта суета нужна больше, чем мне. Я доверяла своему врачу, но, по-моему, когда мы уехали, персонал больницы вздохнул с облегчением.

Не знаю, сколько Дилану это стоило, но в самолёте я насчитала порядка десятка врачей, то и дело появляющихся в моём отсеке. Они внимательно изучали приборы, к которым я была подсоединена несметным количеством проводов. Дилан всё время был рядом и только ненадолго выходил с очередным посетителем, чтобы через пару минут вернуться со словами "всё хорошо, постарайся поспать". Кажется, один из этих врачей был окулистом.

И лишь когда в конце первого дня в Сиэтле я узнала, что Дилан вновь собирается остаться на ночь, как он делал на протяжении всего срока моей госпитализации, я взбунтовалась.

— Ты нужен мне дома! Ты нужен детям! — кричала я. — Со мной всё будет в порядке. Со мной уже всё в порядке. Пожалуйста, Дилан, вокруг так много суеты. Не заставляй меня чувствовать себя ещё хуже.

Он сразу принялся возражать, но слёзы, стоящие в моих глазах, и тревожный писк приборов заставили его покориться моим требованиям, и теперь ночи я проводила одна.

Разумеется, Дилан приезжал, разумеется, не единожды за день звонил. Кроме него, ко мне нескончаемым потоком шли посетители: родные, друзья, коллеги Дилана по работе, с которыми я была едва знакома, их жены, партнёры — тем или иным способом мне оказывались знаки внимания. Каждый день в вазах появлялись новые цветы, каждый день мне доставлялись подарки — от мягких игрушек до косметических средств и изысканных деликатесов. Но даже в этом я чувствовала вмешательство мужа: никто из них не заговаривал ни об аварии, ни о том, что произошло здесь, в Сиэтле. Единственным человеком, снабжавшей меня информацией о внешнем мире, вернее, той его части, от которой Дилан старательно меня отгораживал, была Фиби.

Она навестила меня в один из первых дней и сначала долго и оживлённо болтала о погоде, об успехах Эшли, о Джейсоне. Её трескотня была натянута, как и наши возобновившиеся отношения. Я улыбалась, вежливо кивала, но в какой-то момент Фиби замолчала и воззрилась на меня испытующим взглядом. Я его выдержала.

Она поднялась с кресла и отошла к окну, словно дистанцируясь.

— Я должна попросить у тебя прощения, — через какое-то время произнесла Фиби.

— За что?

— За то, что не понимала, как сильно ты любишь моего брата. Я не верила тебе, Оливия, и искренне прошу за это прощения.

— Но почему?

Её следующие слова заставили меня напрячься.

— Потому что помню вас с Майклом. Помню ваши отношения. Помню его дурацкие трусы, и как дружно, посемейному вы страдали похмельем. А ещё помню, как сильно я вам завидовала.

Фиби отвернулась к окну. Очередное "почему" было готово сорваться с губ, но я понимала, что торопиться не стоит. Объяснение между нами должно состояться. И лучше поздно, чем никогда.

— У нас с Джеем всё по-другому, — продолжила она. — В то время мы переживали кризис. Эта поездка стала шансом к примирению. Да мы, в общем-то, и не ссорились. Это всё мои тараканы.

Будто собираясь с мыслями, Фиби медленно прошлась по комнате и присела ко мне на край кровати.

— Понимаешь, я тогда всё время думала: а не поторопилась ли я? — заговорила она тихо. — Мне всего двадцать пять, а я уже — по уши в отношениях. У меня было столько планов на жизнь, и вдруг оказывается, что их приходится корректировать. Я люблю Джейсона, но невозможно собраться и поехать, скажем, в Индию, потому что на завтра у него назначены важные слушания. И с каждым разом эти слушания становятся всё важнее и важнее. — Фиби тяжело вздохнула. — Из наших отношений исчезла первоначальная лёгкость, и я всерьёз задумывалась сделать перерыв. Но вот я вижу людей, которые знают друг друга всю жизнь, и между ними нет напряга. И за эти несколько дней, что я за вами наблюдала, я поняла, что это возможно: принимать человека таким, какой он есть. Что близость — в сердце, а не в словах и поступках. И что этой близости, нежности, снисходительности друг к другу достаточно, чтобы жить счастливо. Я искренне вами восхищалась. — Фиби посмотрела на меня обвинительно. — И вот теперь оказывается, что не всё так безоблачно. Что даже в таких идеальных отношениях кто-то один может быть несчастным и искать счастье на стороне.

Что я могла на это сказать? Начать оправдываться? Зачем? Это моя жизнь, никак Фиби не касающаяся. Да и не думаю, что мои оправдания так уж ей нужны.

Неожиданно она придвинулась ближе и взяла меня за руку.

— Но дело даже не в том, что я перестала уважать тебя из-за измены Майклу — что называется, не сотвори себе кумира. Дело в том, что, я испугалась: а вдруг, я такая же, как ты. Вдруг, я тоже в какой-то момент сорвусь и сделаю то, с чем не смогу жить дальше.