Вызов

Ответить было нечего. В шахматах Ро всегда побеждал, но в жизни — никогда. Он почувствовал себя мальчишкой, которого поймали с поличным, схватили за ухо и тащат в умывальню, чтобы проучить розгами. Нет, хуже. Мальчишкой, которому в лицо заявляют, что это забота и благо, а потом на глазах у взвода секут плетью до жгучих кровавых полос, которые навсегда зарубцуются шрамами. Но лучше бы его нещадно побили, чем показали мечту на ладони, а потом бросили под ноги и растоптали.

— Я не могу тебя переделать, но могу уберечь от глупости и непоправимой ошибки, — с ложным пониманием продолжил капитан. — Поэтому сделаем вид, что этого разговора не было. Прямо сейчас мы пойдём в храм, ты крепко-крепко обнимешь мать и навсегда простишься с ней и со своим прошлым. Оно тянет тебя на дно, но ты способен карабкаться. Сегодня ты оставишь детство здесь и отправишься в восточный гарнизон, чтобы стать достойным человеком. И чтобы я мог тобой гордиться.

Глотку раздирало, словно в ней застряла горсть ржавых булавок, но Ро собрал волю в кулак и заставил голос звучать ровно:

— Вы просто придумали себе великое дело, чтобы тешило гордость. Вам плевать на меня. Всегда было.

— Это не так, — с грустью, но твёрдо отрезал капитан. — Я лишь хочу, чтобы ты поступил правильно. Иначе погибнешь или будешь мучиться всю оставшуюся жизнь. И не будет лекарства от этого яда.

— И почему же вам решать, что правильно, а что нет? — всплеснул руками Ро, уже не в силах говорить сдержанно.

— Потому что я старше и мудрее, — как нечто очевидное ответил офицер. — Я повидал жизнь, а ты нет. И то, что сделала с тобой мать, почти не истребимо. Она избаловала тебя. Воспитала во лжи и соблазнах. Сделала слабым. Но я знаю, что ты можешь стать сильным. Четыре года я делал, что мог, чтобы из тебя получился мужчина. Готов ли ты теперь им стать или продолжишь хвататься за чужие иллюзии? Вот главный вопрос. Я верю, ты дашь на него верный ответ. Идём. И следи за лицом. Мужчина не позволяет себе слёз и истерик. Ты мне потом ещё спасибо скажешь.

Хотелось спихнуть капитана с площадки в качестве заслуженной благодарности. Они были уже не в кадетском корпусе, но старший по званию мог безнаказанно отвесить затрещину рядовому за малейшее неповиновение, да и за просто так. А Ро… Ро не хотел зла капитану. Просто не хотел его никогда больше видеть. Он опустил взгляд и пошёл следом.

— Все вы — моя ответственность, — полилась очередная тирада. — Так заведено у нас в Алуаре. Старший офицер не просто командир. Я желаю каждому из вас только добра. И особенно тебе, сбившемуся с пути ещё в самом его начале.

Всё сильнее и сильнее Ро мечтал исчезнуть, испариться. Выхватить рапиру, бросить на камни и высказать капитану всю свою ненависть, а затем потребовать, чтобы его казнили, но ни в какой восточный гарнизон он не поедет. Мысли резали его разум, сердце и душу. Слишком много чувств, которые невозможно было унять. Проще перемахнуть через перила и разменять жизнь на несколько мгновений полёта. Последнего, но свободного.

— Твоя жизнь теперь в твоих руках. Лишь тебе решать, как ею распорядиться. Но, поверь мне, только честь и чистая совесть — залог счастья, — как будто нарочно усугублял капитан. — Запятнаешь их и познаешь настоящее пекло, а погасить его будет нечем.

Пошатываясь, Ро с трудом спускался по бессчётным ступеням. Вниз. В ловушку. В мир, где у него никого не останется. Где он сойдёт с ума от ненависти и отсутствия любви. Где от него будут ждать неистовых стараний, чтобы просто назваться приятелем. Где за один стол сядут только такие же полукровки, но и они вскоре отстанут, поняв, что он приносит одни неприятности тем, что так и не научился любезничать и подхалимствовать. Этот день не был началом новой жизни. Он был началом конца. Грандиозными похоронами всего любимого, что ещё оставалось.

Капитан говорил что-то ещё, ступая по бесконечному балкону. Ро не слушал, не слышал, отстал. Не смотрел на удалявшуюся спину и котан, развевавшийся на ветру. Как не смотрел по сторонам, чтобы не видеть ни форта с его строгостью камня, ни пропасти с её вольностью и высотой. Раздавленный, он обернулся. Горы вдалеке казались мягкими в перинах тумана. За ними тучи и дожди, но также жаркие жаровни, разноцветные стёкла, шумные ярмарки, бисты, нарядные палантины, тысячи угощений, сотни дорог.

Жизнь против смерти — единственный повод бороться. Единственная ставка для самого отчаянного вызова.

Шаг. Ещё шаг. Потом он перетёк в бег — лёгкий, затем стремительный. Тот, кто рождён летать, однажды выпадает из гнезда. Кому-то суждено разбиться, но только взмахивая крыльями, можно взмыть вверх. Ветер дул в спину, подгоняя, подбадривая. Он нашёптывал, как хорошо летать. Воздух, попадая в лёгкие, обращался в огонь. Ещё нигде и никогда Ро так хорошо не дышалось.