Вызов

– Честное – что? – вновь не выдержал князь, и тут мимо его виска что-то просвистело. Сумочка, брошенная дамой средних лет, пролетела в нескольких сантиметрах возле уха поручика, попав в сидевшего в последнем ряду пожилого господина. В ту же секунду вокруг дамы возник легкий водоворот, послышался сухой треск оплеухи. Водоворот усилился, и через секунду кто-то уже катился по проходу. Над вскочившей толпой замелькали крепкие ручищи, и все покрыл неистовый гвалт собравшихся в зале особ голубой крови.

– Пора, елы, сматываться, – рассудил невозмутимый Фрол и потянул Ухтомского к выходу. – Заметут, в карету его!

Поручик пытался сопротивляться, не желая дезертировать с поля битвы, но Фрол, окончательно взяв командование на себя, потащил упиравшегося Виктора прочь из зала. За спиной их ревело, кто-то кричал: «Стыдитесь, господа!», – но большая часть выражений была все-таки несколько иного уровня.

– Извозчики! Лакуны! – бормотал Ухтомский, буксируемый неумолимым Фролом. Уже на выходе, рядом со столиком, где раньше восседала лже-Терентьева, а теперь, вероятно по случаю концерта, было пусто, они столкнулись с самим Звездилиным, который также успел улизнуть. Маэстро, увидев поручика, замер, а затем пробормотал что-то о хулиганах.

– Моя фамилия Ухтомский, – заметил князь. – Вы что-то хотели сказать? Звездилин вновь застыл, затем попытался снисходительно улыбнуться, но тут их взгляды встретились, и он окончательно потерял дар речи. В двери уже вваливались люди в форме, спеша к месту побоища, и Фрол потянул Виктора к выходу. Ухтомский шагнул вплотную к потомку фельдмаршала, правая рука дернулась, но он лишь процедил: «На конюшню!» – и, резко повернувшись, шагнул прочь, оставив Звездилина, застывшего, словно Лотова супруга, стоять у регистрационного столика. Фрол ухватил Виктора за руку, и они покинули славные стены Собрания.

Покуда Фрол и поручик совершали очередной круг по центру Столицы, дабы несколько сгладить впечатление от знакомства со сливками местного общества, слухи уже начинали ползти по городу, привыкшему за последние месяцы к любым, самым невероятным, происшествиям. Встрепенулись репортеры, почуяв запах жареного, засуетились телевизионщики, готовясь к срочному выезду, редакторы резервировали столбцы вечерних выпусков. Уже в девятичасовых новостях зрители смогли прослушать репортаж о зверском избиении знаменитого певца Звездилина группой необольшевиков, устроивших погром в Дворянском Собрании. Впрочем, полуночные «Вести» поведали о несколько ином – о похождениях вдрызг пьяного маэстро, который во время исполнения «Поручика Ухтомского» избил старушку. Все это кончилось большим интервью певца одной из центральных газет, где он повторил свой рассказ о рождении знаменитого шедевра, доведя количество созданных вариантов песни до двадцати пяти.

…Келюс выслушал рассказ Фрола без особых эмоций. Ему было не до фельдмаршальских предков певца. Очередной поход в поисках работы опять завершился ничем, деньги подходили к концу, к тому же слова Тургула то и дело всплывали в памяти, портя и без того скверное настроение.

На следующее утро Келюс решил повторить попытку, а Фрол собрался в больницу к Лиде. Они допивали кофе из последней уцелевшей у Лунина пачки, когда в дверь позвонили.

– Мик, – предположил Фрол.

Однако это был не Плотников. На пороге с несколько виноватым видом стоял поручик Ухтомский.

– Здравия желаю, господин Лунин! – отчеканил он. – Разрешите войти?

Получив разрешение, князь снял пальто, секунду потоптался в прихожей, а затем щелкнул каблуками: – Господин Лунин! Разрешите доложить! Прислан для отбытия ареста!

– Чего? – ахнул подошедший Фрол. Келюс молчал, но глаза его полезли на лоб от удивления.

– Получил сутки ареста от его превосходительства за буйство, пояснил поручик. – Прислан для производства генеральной уборки в квартире.

Келюс хотел что-то сказать, но внезапно в голову пришла какая-то мысль, и он промолчал.

– Ладно, – решил Николай. – Уборку я, бином, и сам произведу, а так милости просим. Пойдемте, Виктор, там у нас, кажется, еще есть кофе…

– Понял? – шепнул Лунин дхару, покуда поручик мыл руки в ванной.

– Не-а…

– Генерал его второй день отсылает. Ну и дела!.. Если даже своему поручику не верит…

Ухтомского напоили кофе и оставили в квартире, запретив даже прикасаться к швабре и венику. Фрол поехал в больницу, а Келюс направился в очередной поход. Он давно уже пытался устроиться в какой-нибудь институт, но даже в техникумах и редакциях свободных мест не оказывалось.

Николай сломал гордость и поехал к своей старой знакомой, которая работала в одном крупном издательстве. Видеть ее Николаю не очень хотелось, но он чувствовал, что выбирать не приходится.