Вызов

Но отступать было поздно, да и очень уж хотелось вспомнить лица родителей и узнать, откуда у меня такие сильные навыки в боевой магии при отсутствии даже десятого магического уровня. Поэтому субботним вечером, ровно в восемь часов, согласно договорённости с Агатой я стоял на пороге медпункта. Моя подруга отворила дверь, запустила меня внутрь, поцеловала в щёку и спросила:

— Не передумал? Не боишься?

— Боюсь, но не передумал, — ответил я.

— Тогда пойдём в процедурную. Думаю, после приёма зелья тебе лучше будет прилечь на кушетку, вполне возможно, что ты потеряешь сознание или войдёшь в транс.

Я отправился в процедурную и присел на стул, стоявший возле кушетки. Через минуту туда вошла Агата, в одной руке она держала коническую стеклянную колбу в другой — мерный стаканчик. В колбе плескалось примерно триста — четыреста миллилитров мутной зеленоватой жидкости.

— Мне надо это всё выпить? — спросил я, показывая на колбу с жидкостью.

— Нет, конечно. Тебе надо выпить всего пятьдесят семь миллилитров, а здесь почти триста, — ответила Агата и, заметив моё недоумение, пояснила: — Рецепт старый, из расчёта на десять унций, а доза, способная вернуть память, равна двум. Но уменьшать объём я не стала — в зельеварении лучше без самодеятельности. Учитывая, что ингредиенты не самые редкие и дорогие, проще лишнее вылить.

Моя подруга осторожно отлила в мерный стаканчик необходимое количество зелья и протянула его мне. Взяв стаканчик, я поцеловал Агату и после этого залпом выпил мутную жидкость. Я почему-то решил, что зелье обязательно должно быть противным на вкус, но ошибся — жидкость оказалась немного терпкой, но зато приятно пахла можжевельником.

— Ты зачем сразу выпил? — испуганно воскликнула Агата. — Ещё отключишься сейчас. Бегом на кушетку!

Я быстро перебрался на кушетку и лёг на спину. Агата села на стул, взяла меня за руку и негромко сказала:

— Не бойся. Рекомендуемая доза не должна вызвать каких-либо необратимых изменений.

— Боюсь я только одного — что это дело не сработает, — ответил я.

Агата погладила меня по щеке и лбу и сказала:

— Всё будет хорошо. А теперь закрой глаза и лежи молча.

Сколько я пролежал с закрытыми глазами — сказать сложно, но через какое-то время почувствовал, будто куда-то проваливаюсь, голова немного заболела и меня ослепила яркая вспышка. А потом перед глазами поплыли какие-то разноцветные пятна, которые потихоньку начали, как мозаика, складываться в картинки. Мне казалось, будто глаза мои вовсе не закрыты, будто я смотрю на большом экране какой-то яркий видеоклип со рваным монтажом и без звука.

Этот клип прокручивался в моей голове на довольно большой скорости. Множество лиц сменяли друг друга и почти каждое пыталось мне что-то сказать. Какие-то из этих лиц казались мне знакомыми, какие-то нет. Они открывали рты и что-то мне говорили, но «звука не было», как и в моих необычных снах.

Потихоньку вся эта чехарда в голове замедлилась, и картинка стала ровнее и понятнее — один за другим прокручивались различные моменты моего пребывания в Восточном. Они были очень яркие, и каждый из них был мне хорошо знаком. И главное — наконец-то «появился звук».

Я заново пережил несколько эпизодов из своей жизни в центре: сначала отрабатывал на арене с Томашом защитное заклятие, затем мы с Агатой гуляли ночью за территорией центра, потом обер-лейтенант Вимберг читал нашему отряду лекцию, затем мы с ребятами играли футбол, потом снова Агата, но в этот раз мы целовались в её комнате в медпункте.

Неизвестно как долго такие картины крутились в моей голове, со временем я сбился со счёта и перестал их запоминать. А потом они стали ускоряться, и опять «пропал звук». А ещё через некоторое время всё резко остановилось, и я отчётливо увидел перед собой лицо майора Нидербергера. Руководитель Восточного смотрел на меня, по-отечески улыбался и говорил: «Роберт Гроховски! Добро пожаловать в центр «Ост!»

Это слова прозвучали настолько громко и отчётливо, что я очнулся. И сразу же пришло понимание: именно с этого момента, с приветствия майора, начинались все мои воспоминания. А всё, что было до дня моего приезда в Восточный, оставалось недоступно.

— Роберт, ты как? — испуганно спросила Агата.

— Если ты о самочувствии, то хорошо, разве что немного подташнивает, — ответил я. — Если о результатах эксперимента, то паршиво.

— Ничего не вспомнил?

— Не скажу, что ничего, но все мои воспоминания не идут дальше первого дня пребывания в Восточном. А мне нужно залезть в мою память глубже, намного глубже. Хочется вспомнить если не период жизни с родителями, то хотя бы то, что происходило в детском доме. Ведь меня оттуда всего около года назад забрали, а я ничего не помню.

— Жаль, — сказала Агата и вздохнула. — Я надеялась, что это зелье тебе поможет. Оно самое подходящее для твоего случая и довольно сильное.

— А как мне жаль. Я надеялся, что хотя бы лица родителей вспомню, но, похоже, это всё не так просто. Обидно, конечно.