Вызов

И после этого я ощутил чужую ненависть — сильную, яркую, направленную на меня. И не только ненависть — ещё презрение, отвращение и желание меня убить. Все эти эмоции были невероятно чистыми, сильными и исходили от Нойнера. И тут я почувствовал, что головная боль уменьшилась. Звон в ушах и пелена перед глазами исчезли.

Слабость прошла, я почувствовал, как энергия заполняет моё тело. Стало намного легче, я смог дышать полной грудью и даже издал яростный вопль. Была ли это поддержка Силы, которая решила ещё раз мне помочь в, казалось бы, безвыходной ситуации, или мои внутренние ресурсы так мобилизовались, что сорвали все предохранители, я не знал. Главное, я ощутил невероятный прилив сил и понял, что теперь смогу довести поединок до победного конца.

Блокировка эмпатии слетела, и я выплеснул всю свою ярость на противника. И не просто выплеснул — я вложил её прямо в душу Нойнера. С моей стороны пошла полноценная ментальная атака — я старался подавить волю соперника и внушить ему ужас. Но парень с Южного оказался крепким орешком. По его искажённому лицу было видно, что ему тяжело и, возможно, очень больно, но он продолжил начитывать заклятие.

И тут снова стало страшно мне. Ведь несмотря на прилив энергии и сил, заклятие окаменения меня не отпустило. Оно, конечно, стало слабее, и буквально за какие-то двадцать — тридцать секунд я бы от него избавился, но столько у меня не было.

Время словно замедлилось, я с ужасом наблюдал, как Нойнер заканчивает начитывать заклятие, и уже приготовился встретить телом хрустальный кол, но всё же несколько секунд у меня оставалось — и их надо было использовать с умом. Пусть я не мог сдвинуться с места, но я напрягся и представил, как подхожу к Нойнеру и хватаю двумя руками его за горло и душу. Представил ярко и передал эту эмоцию противнику.

Нойнер дёрнул головой, а потом потёр шею и тяжело задышал. Я смог это сделать! Способности к эмпатии вернулись полностью. Но противник неплохо держался. Я, конечно, сбил ему концентрацию, и Нойнеру пришлось начать заново, но он справился с моим давлением и продолжил начитывать заклятие. Возможно, ему помогал держаться неизвестный маг из зала, но, так или иначе, остановить дыхание противника я не мог, он покраснел, тряс головой, откашливался, но начитывал заклятие.

И тогда у меня не осталось выбора. Гурьев, когда обучал меня стопроцентно летальным заклятиям, говорил, что их можно использовать лишь тогда, когда ничего другого не остаётся, когда испробованы все другие способы. Но если сейчас был не такой случай, то я не представлял, что ещё должно было случиться, чтобы был такой.

Я встретился взглядом с Нойнером, он не отвёл глаз, и это было мне на руку. Я сконцентрировался и буквально вложил в его голову следующую картину: я подхожу к нему, резким и сильным ударом правой руки пробиваю ему грудную клетку и сжимаю его сердце. Сжимаю быстро и сильно, а затем вырываю.

Всё произошло очень быстро — я даже не успел почувствовать страх своего противника. Он просто рухнул на пол арены, уверенный в том, что я вырвал ему сердце. Рухнул и затих. Я же, всё ещё окаменевший по пояс, продолжил стоять и наблюдал, как рефери подбежал к Нойнеру, сразу же понял, что к чему, и дал знак лекарям.

Трое лекарей бросились на арену и принялись откачивать моего противника. Шансов у них было немного. Это «задохнувшегося» от внушения бойца можно привести в порядок за минуту, а остановка сердца — штука серьёзная, именно поэтому такой навык был запрещён на поединках и не изучался в обычных магических академиях. И мне бы его не показали, если бы не подготовка к спецоперации. Но как оказалось, изучил этот приём я не зря — он спас мне жизнь. Правда, неизвестно какое наказание теперь меня ожидало, но каким бы оно ни было, я был уверен, что это лучше, чем быть проткнутым хрустальным колом.

Рефери не стал дожидаться результата работы лекарей и объявил меня победителем. Трибуны отреагировали на это довольно сдержанно: то ли все болели за Нойнера, то ли таким образом выражали своё отношение к использованию мной летального заклятия. Но мне на это было плевать, единственное, что меня интересовало — накажут ли меня?

Пока я думал о своих перспективах, на арену вышел Айзеншмид. Он привёл меня в порядок, сняв остатки окаменения, и сказал:

— Ещё больше впечатлил.

Лаконичность преподавателя вызвала у меня невольную улыбку. Я хотел поинтересоваться у гауптмана, каких последствий мне теперь ожидать, но не успел — к нам подошёл Нидербергер. Руководитель центра «Ост» с уважением оглядел меня и произнёс:

— Не знаю, что ты с ним сделал, Гроховски, но это было эффектно. Поздравляю с победой на турнире!

— Благодарю Вас, господин майор! — ответил я. — Можете освобождать на своей полке место для кубка. Надеюсь, мне его дадут.

— Дадут его тебе в любом случае, — сказал Нидербергер. — Ты его заслужил. А вот насколько будет торжественной церемония, зависит от того, откачают ли Нойнера.

— Откачают, — заметил Айзеншмид. — Уже откачали.