Выжить в Сиэтле

С самого начата Болан отбросил мысль, что Найберг может уехать на остров. К той игре его, очевидно, не подпускали. Найберг был подставным лицом, а не головой, и тот факт, что он формально владел островом, не имел решительно никакого значения.

Найберг даже не был членом синдиката. Главный интерес Болана к этому парню определялся его идеей «цепочки домино». Ему надо было с кого-то начать и для этой цели Найберг казался ему наиболее подходящим звеном.

Но стервец поспешил скрыться, не теряя времени даром. Маргарет сказала, что рано утром он имел телефонный разговор, длившийся не более тридцати секунд.

Звонил ему не Томми Блевотина, за такое время мальчишка не смог бы сказать и пары членораздельных фраз, во всяком случае ничего такого, что заставило бы Найберга в панике связываться с кем-то в Нью-Йорке, а ведь именно это он немедленно сделал — пятиминутный междугородный разговор был не случаен. А еще через несколько минут Найберг в панике выбежал из дома.

Так кто же позвонил и оповестил его, если не единственный оставшийся в живых участник перестрелки?

Кто-то, имеющий реальную силу. Силу достаточную, чтобы повлиять на полицейское расследование. Силу достаточную, чтобы приостановить объявление тревоги и охоты на Болана, что немедленно наводнило бы город фараонами.

Удивляться нечему.

Мафия никогда не приходила на новую территорию, во всяком случае крупными силами, без предварительной юридической страховки. Кто-то в Сиэтле обеспечивал вторжение мафии. Алан Найберг, вероятно, знал этого человека или, по крайней мере, того, кто был следующим в цепочке, на более высоком уровне ответственности.

Болану во что бы то ни стало нужно было опрокинуть эту кость домино.

Крутая каша заваривалась в этом «тихом» городе. Что-то на порядок более важное, чем ударная база на острове. Такие объекты никогда не являлись причинами — они были следствиями. А заваривалось нечто такое, что нуждалось в поддержке фантастически мощной ударной базы.

Безусловно, речь снова шла о Cosa di tutti Cosi — Главном Деле, но каком? Какой курс на этот раз взяла могущественная организация преступного мира?

Впервые после Лос-Анджелеса Болан чувствовал, что плетется в хвосте событий. Свою лос-анджелесскую операцию он считал провалом.

То же самое ожидает его и в Сиэтле, если не удастся выйти на передний край, и немедленно. Так подсказывала ему интуиция, а Болан всегда к ней прислушивался. Вот и сейчас она буквально вопила ему об опасности, и от этого в душе Болана поднял голову настоящий, леденящий кровь, страх.

Но, как бы то ни было, он знал пеленг на следующую «кость домино».

Лесная зона, направо. Узкие извилистые тропы вместо дорог, холмы и долины, деревья и вода, дикие животные. Туманная ночь без луны и звезд, пронизывающий до костей холод, непроглядная чернота, доводящая человека до головокружения, если хоть на минуту потерять связь с действительностью.

Да, местечко отнюдь не райское...

Болан сохранял ощущение принадлежности к реальному миру через свои шаги по мокрой траве, через жужжание насекомых, через чувство единения с ночью.

Несомненно, ночь была ему сестрой. Болану следовало бы родиться индейцем пару сотен лет тому назад. Он бы лежал в высокой траве и поджидал своего брата — медведя, топающего по тропе в поисках пищи и воды. Тогда Болан-храбрец поднялся бы с костяным ножом в руке, чтобы нанести могучий удар и освободить священный дух своего брата, а потом просить у него прощения за то, что отправляет его назад к великим богам прерий. Эта победа обеспечила бы племени пищу, теплую одежду, согревающую в холодные ночи, кости для орудий труда и войны, в его честь был бы исполнен танец и старики произнесли бы слова похвалы.

Но Болан-храбрец не был индейцем. Он не залег в ожидании своего брата-медведя. И смерть, которую он нес с собой, не принесет пользы, вызывающей уважение и одобрение племени, его победа не будет увенчана почестями, ибо он охотился за своим братом — человеком, и его окончательная победа станет его окончательным поражением: он будет похоронен в бесчестии.

Такова была реальность, таков был другой взгляд на жизнь.

Болан оставил свою машину далеко в тылу, руководствуясь чувством осторожности, родившимся давным-давно и обострившимся после перестрелки в порту Сиэтла, происшедшей менее суток тому назад.

Игра шла по-крупному, ставки в ней были исключительно высоки. Мак принял чужие условия, даже не зная, сколько стоит на кону, и вел игру соответственно с ощущением цены. На этот раз он не попадет в ловушку эшелонированной обороны противника.

И он не попал.

С расстояния в триста ярдов послышалось злобное рычание «томпсонов»: два автомата вели огонь длинными очередями, взорвав спокойствие ночи и нарушив ее мрачное очарование. Неясный свет окон находившейся в отдалении хижины был почти неразличим в молочной мути сгущавшегося тумана.