Выверить прицел

Я сказал: «У нас в йешиве было принято, изучая Маймонида, ставить вопросы и на них отвечать. Это я и хочу сейчас сделать. Когда по дороге на Голаны мы подъезжали к мосту Бнот-Яаков, вспоминал Рони — наш тогдашний водитель — слова Маймонида о том, что не должен человек бояться на войне, потому что от него зависит судьба всего Израиля, а если поддастся страху уподобится тому, кто пролил кровь многих. Вот я и спрашиваю: „Как может Маймонид требовать от человека, чтобы на войне его сердце не сжималось от страха? И разве мы с тобой не помним ночь перед прорывом на Хан-Арнабе, когда к нашим танкам крепили противоминные тралы и командир батальона сказал, что именно мы входим в первую группу прорыва? И как, не подчиняясь нам, дрожали руки, а зубы выбивали дробь, и мы признавались друг другу, что не холод тому причиной? И разве могли мы не бояться тогда? Ведь вот и в этой недельной главе Торы мы читаем, что когда услышал Яаков, что брат его Эсав идет ему навстречу и четыреста человек вместе с ним, то „убоялся Яаков и стеснилось сердце его“. Объясняли наши учителя, что „убоялся он“ того, что его убьют, и „стеснилось сердце его“ при мысли, что и он может кого-нибудь убить. Хотя и было ему обещано: „Вот Я с тобой и оберегу тебя на всех путях твоих“, боялся он последствий своих грехов.

Но если мы вчитаемся внимательно в то, что с такой точностью выразил Маймонид золотым своим языком, увидим, что он не пишет „запрещено“, а пишет, что нельзя человеку „самому нагонять на себя страх“ на войне, нельзя размышлять впустую и отвлекаться на посторонние мысли. „Пусть идет он навстречу опасности и не боится и не пугается, пусть не думает ни о жене, ни о детях, но отставит все в сторону ради этой войны“. И так с нами и было во время боя: мы не думали ни о чем другом, а только как бы точнее определить цель и бить по ней“.»

Так мы сидели со Шломо и рассуждали о том, что учили когда-то. И пытались проникнуть в другую мысль Маймонида: он писал, что тот, кто сражается за Господа всем сердцем своим без страха и чьи цели и помыслы совершенно чисты, защищен от вреда на войне. На чем основывает Маймонид свое утверждение? Разве Сатана не выступает обвинителем в час опасности: «И того, и этого поразит меч»? Говоря о Маймониде, мы вспоминали изученное нами в йешиве по его книге «Путеводитель растерянных». О том, что открылось ему о природе мира и о роли Провидения в судьбе тех, кто предан Богу всем сердцем.

— Кто может удержаться на такой высоте? — спросил я.

— Иногда, — сказал Шломо, — Всевышний оказывает милость человеку, ее недостойному, который и сам-то не понимает, чем он ее заслужил.

Пока мы разговаривали, вдруг раздвинулись тучи и показалась луна, и мы поспешили ее благословить, прежде чем она снова скроется: «Подобно тому, как я пляшу перед Тобой и не могу коснуться Тебя, так пусть все враги наши не смогут коснуться нас и навредить нам. Падет на них ужас и страх, страх и ужас падет на них. Добрый знак для нас и всего Израиля, добрый знак для нас и всего Израиля, добрый знак для нас и всего Израиля».

Мы стали кланяться направо и налево, как принято, приветствуя друг друга пожеланиями мира. И тут я уловил рядом с собой чью-то тень и, повернув голову, увидел нашего молчаливого товарища. Он стоял и смотрел прямо перед собой, но так, словно ничего не видел, слышал нас и не слышал. И вдруг спросил меня шепотом:

— Ты был в танке вместе с Гиди и Рони?

— Да, — ответил я.

И он продолжал так же шепотом:

— Тогда в каменоломне под Нафахом наш танк из всей роты подбили последним. Сразу после вас. Выпрыгнув, я увидел, как вы бежите под пулями. Мы побежали за вами. Видели, как вы задержались у мостика над трубой водопровода, прикидывая, не залечь ли там, но побежали дальше. А мы под ним спрятались. Спустя несколько минут появились сирийцы и бросили туда гранату.

После некоторого молчания он докончил:

— И я остался один.

Повернулся и растаял в темноте, снова укрывшись в свое молчание. А я стоял, оглушенный услышанным. Взглянул на луну и снова увидел Дова. Так вот точно стояли мы, Дов и я, рядом с амшиновским ребе в квартале Байт ва-Ган, в месяце тишрей, произнося благословения о луне.

Я задумался. И вправду, Господь, Благословен Он, иногда дарует милость тому, кто ее недостоин. Благоволение, ему оказанное, человек помнит всю жизнь, и это лишает его покоя. Висит над ним как долг, требующий платежа. И это истинный суд над человеком. Я подумал про обет, который дал тогда, когда мы, спасаясь, бежали от нашего подбитого танка. Я знал, что мир уже никогда не станет для меня таким, как прежде.

Это правда, что иногда Господь, Благословен Он, дарует милость тем, кто ее недостоин, но иногда «Мой любимый спускается в свой сад, в гряду благовоний, пасти в садах и собирать лилии»[58]. Сариэль и Шмуэль, и Шая, и Яаков, и Авиу… И Дов пал. На войну мы пошли вместе. Хозяин смоковницы знает, когда приходит время сорвать плод.

И как может человек промыслить замысел Того, Кто сотворил человека?

Я словно слышу строфы покаянных молитв месяца элул: