Выверить прицел

«…Сижу я в своем танке и знаю поименно всех, кто находится в каждом из подбитых танков. Но сейчас мы о них не думаем. И о себе тоже. Сейчас мы отыскиваем цель и стреляем. Мы на войне. Все свои силы я сосредоточиваю на прицеле, стараясь, чтобы никакая посторонняя мысль не проникла в мое сознание. Сирийские танки стоят на холме напротив. Авангард, идущий в прорыв на Хушние, проходит сейчас внизу, через вади, очень близко от сирийцев. Наша рота стоит около шоссе и должна прикрывать те танки, что внизу. Надо быть крайне осторожным, чтобы не попасть в своих. Вообще-то не так уж трудно отличить сирийские танки от наших: у них круглая башня, другая пушка и четкие опознавательные знаки. Но сегодня все так перемешано, свои, враги так близко друг от друга, и солнце бьет прямо в глаза. Перед каждым выстрелом я стараюсь как можно лучше определить цель. Но ведь и медлить нельзя! Каждая минута означает жизнь или смерть. Я должен полагаться на Гиди. Его голова всегда снаружи. Но ведь и он видит с трудом. Продолжаем стрелять. Пристреливаюсь и подбиваю танк. Он горит. „Цель“, — передаю я и навожу на другой танк, что рядом. Стреляю с той же наводкой. Подбиваю его тоже. Воспрянул духом. Видим грузовики с сирийскими пехотинцами, стреляем по ним из пулемета. Трудно попасть, но вот один грузовик загорелся. Снаряды ложатся совсем близко от нас. Подбиты два наших танка справа. Эли говорит, что, по-видимому, сирийский танк обошел нас и стреляет с фланга. Гиди пытается определить его местонахождение, но безуспешно. Он приказывает продолжать стрелять в прежнем направлении — в соответствии с планом операции: прикрывать роту, которая внизу. Гиди говорит, что мы сумели уничтожить несколько целей. Солнце буквально ослепляет. Ничего невозможно опознать. Уже много времени мы стоим на одной и той же позиции. На учениях подчеркивали, что этого делать нельзя. Нельзя оставаться слишком долго на одном месте. Мы обязаны немедленно сменить позицию. Но Гиди запрещает уходить отсюда: сейчас ни один танк по нам не стреляет. Значит, можно оставаться. Мы обязаны продолжать прикрывать роту, которая движется вдоль лощины. Гиди командует: „Наводчик, огонь! Огонь!“ Не уточняет ни расстояние, ни тип снаряда. Заряжающему говорит: „Заряжай тем, что у тебя готово, что под рукой“. И Эли кричит мне: „Кумулятивный! Фугасный!“. И я навожу на то, что вижу в смотровую щель, и стреляю. Расстояния сейчас настолько близкие, что одна цель занимает весь окуляр перископа. Нет надобности определять ее через окуляр, достаточно смотровой щели. Совсем рядом разорвался снаряд. Гиди приказывает найти танк, представляющий сейчас для нас угрозу справа. Я пытаюсь, но не могу: линза отсвечивает белыми бликами. Я должен. Я молюсь, чтобы скрылось солнце. Ну пожалуйста! Только на этот раз! Гиди кричит: „По нам стреляют! Наводчик, боевая дистанция! Огонь прямой наводкой! Водитель! Назад! Быстрее! Наводчик, молись!“

Я с трудом слышу его через помехи. Выстрелил и кричу: „Ты молись, Гиди!“ А он в ответ: „Но я не умею!“

Я молился. Всем сердцем, всем своим существом: „Господи! Спаси нас!“»

…На исходе Судного Дня в Ифтахе мы получили танки. Шая переходил от одного танка к другому, дошел до нас, вызвал Рони и меня. Мы в то время были заняты загрузкой снарядов: Рони спешно вскрывал деревянные ящики со снарядами и передавал мне, железные скобы ранили ему пальцы, и кровь капала на снаряды. Мимо проходил какой-то кладовщик, бросил нам тряпку и велел вытереть кровь: кровь на снарядах — плохой знак, так он слышал. Я стоял на башне, забирал у Рони снаряды и передавал Эли, который загружал ими танк. Он был весь внутри, только его цицит взлетали вверх и развевались на ветру. Шая сказал нам: «Помолитесь. Стоит помолиться перед тем, как поднимемся на Голаны».

Нас было трое йешиботников в экипаже: водитель, заряжающий и наводчик. Рони, Эли и я. Наш постоянный командир еще не прибыл, и вместо него нам дали в командиры милуимника из Кфар-Сабы — Гиди. Шесть лет он прожил в Лос-Анджелесе, забыл, что такое танк, не был знаком с устройством нового шлема. И с нами тоже — не был знаком совсем. И новой рацией, намного более совершенной, чем была в его время, ему не приходилось пользоваться никогда. Но ничего, всему этому он научится в пути.

— Не беспокойтесь, — сказал Гиди, — я еще не забыл Шестидневную войну. У нас достаточно много времени до того, как придется выпустить первую пулю. Предстоит организация на месте сбора, должны прибыть приказы и карты и пароль военной связи. Выверим прицел. Пока прибудем на место, я успею вспомнить, как закрывается командирский люк и как отдается приказ стрелять. А вы сейчас проверьте систему управления стрельбой и загрузите как можно больше снарядов — в основном кумулятивных. Они самые лучшие. На фугасные я не надеюсь. Никогда им не доверял.

Он был занят установкой пулемета и проверял его согласованность с орудием.

Услышав, что Шая зовет нас на молитву, он поднял глаза и сказал:

— Ребята, я хочу, чтобы вы знали, с кем вместе выходите на войну. Я атеист.