— Поменьше эмоций. Обратимся к фактам. Мне не нравится, что вы замкнулись на семье Перовых и Шутине, не разрабатываете другие линии. Давайте женщину оставим пока в стороне. Я в данном случае руководствуюсь не соображениями «могла — не могла», «любила — не любила». Я не понимаю, каким образом Ирина Перова сумела достать пистолет. Вы вообще почему-то молчите о пистолете калибром семь шестьдесят пять! Откуда пистолет? Кто из разрабатываемых может или мог иметь оружие? Прошу это учесть в дальнейшем. Ключ. У кого может быть ключ от квартиры Ветрова? Лева, вы, беседуя с приятелем Ветрова, интересовались ключом? Не давал ли Ветров ключ кому-либо из своих друзей?
Лева молчал, лишь пожал плечами. Что отвечать? Не интересовался, так как не считал нужным задавать такой вопрос. Какой же дурак скажет: знаете, а у меня есть ключ от квартиры убитого!
— Лев Иванович, вам не понятен вопрос? — Турилин снял очки и посмотрел на Леву.
— Товарищ полковник, видимо, это моя ошибка, — сказал Орлов.
— Ваша, Петр Николаевич, ваша и без «видимо». — Турилин говорил резче, чем обычно, смотрел на подчиненных с несвойственным для него раздражением. — Сейчас я хочу слышать ответ Льва Ивановича. С вами, Петр Николаевич, мы поговорим несколько позже.
Орлов быстро встал, передумал и сел, закинув ногу на ногу. Турилин так на него посмотрел, что ногу пришлось опустить и довольствоваться гордым молчанием.
— Виноват, товарищ полковник, мысль о втором ключе не пришла мне в голову. — Лева так разозлился, что даже не покраснел.
— Вы впервые мне лжете, Гуров. Лиха беда начало. — Турилин снова несильно хлопнул ладонью по столу, словно припечатывая собственные слова, поставил точку. — Дело даже не в ключе, а в стиле вашей работы. Успехи последних лет вскружили вам голову. Вы возомнили себя большим психологом, забыв, что розыскная работа не только психология, но еще и тяжелый кропотливый труд.
Лева работал с Турилиным четыре года и ни разу не получал подобного разноса, да еще в присутствии другого человека.
— Розыск ведется торопливо, — говорил Турилин, — шарите, будто впотьмах, версии не дорабатываете, пытаетесь все сделать сами, не используете сотрудников отделений милиции. Окружение Шутина и Перова не только не разрабатывается, но и не выявлено как следует. Поэтому вы не можете выяснить, не видел ли кто-нибудь у разрабатываемых оружие. О пистолете вы, Гуров, вообще забыли. Убийца, возможно, пришел до возвращения Ветрова, а у молодой пары, стоявшей на лестнице, спрашивалось только о тех, кто проходил после Ветрова. У убийцы, видимо, есть ключ от квартиры Ветрова, но наличие ключа не является даже косвенным доказательством. Обнаружите ключ, человек скажет: да, есть, так вы и не спрашивали. Теперь о завещании. В наше время, в расцвете сил, человек не пишет завещание без серьезной причины. Вы мучаетесь вопросом, почему завещание составлено в пользу Перовой, а меня интересует, почему завещание существует? Надеюсь, ясно? Завещание составлено двадцать седьмого августа, за пять дней до смерти. Не сочтите за труд, выясните, с кем встречался и вообще что делал Ветров в конце августа. Кто надоумил Ветрова написать завещание? Составьте план дополнительных мероприятий и действуйте. Вы свободны, Лев Иванович, — закончил Турилин, откинулся в кресле, подождал, пока Гуров выйдет, и повернулся к Орлову. — У меня к вам вопрос, Петр Николаевич.
Орлов поднял голову, приготовился: он не Лева, подобную нотацию молча не проглотит.
— Видите ли, — Турилин смущенно улыбнулся, — я скоро собираюсь в отпуск, на Байкал, там мой бывший начальник живет. Ну, — он развел руками, — Байкал, сами понимаете, а я в рыбной ловле полный профан, ничегошеньки не смыслю. А мне говорили, что вы ас в этом деле. Верно?
— Не ас, — растерянно ответил Орлов, — однако люблю с удочкой посидеть.
— Петр Николаевич, голубчик, просветите, неудобно приехать к бывшему начальнику и оказаться уж совсем дикарем.
Лева сидел в ванне и с остервенением мылся, словно хотел при помощи мыла и мочалки освободиться от презрения, которым его окатил Турилин. Ведь обидно в основном оттого, что все сказанное начальником Лева отлично знал, ничего нового не услышал. Знал, да не сделал, твердил он про себя, намыливая голову.
Если у Левы случались неприятности либо просто накатывала беспричинная хандра, он прибегал к проверенному приему — мылся, надевал белую рубашку, лучший костюм, любимый галстук. Ощущение физического обновления и праздничная одежда поднимали настроение.