Выстрел в лесу

Как видно, в это утро лиса удачно мышковала, и пресытилась добычей. Сейчас она, подобно кошке, забавлялась пойманной лесной мышкой. Отскочив в сторону, она припала к земле и выжидала, а когда мышь шмыгнула в сторону, одним прыжком настигла ее и, распушив хвост, стала прыгать вокруг и подбрасывать ее лапами. Потом снова отпрянула в сторону и, притаившись, следила за каждым движением своей жертвы.

У Васи от волнения дух захватило. Не всякому, даже опытному охотнику выпадает случай выследить и принести домой такую добычу. Волна хмельного азарта дурманила мысль, и он сразу не мог даже сообразить, как лучше поступить. Стрелять? До лисы метров полтораста — только заряд загубишь. Подойти на выстрел? — заметит и убежит.

Но раздумывать было некогда, он бросился наземь, перекинул ружье на спину стволами назад, чтобы случайно не засорить их снегом, и пополз. Прячась за корягой, он осторожно и незаметно подкрадывался, довольный тем, что ветер встречный и лиса не учует. Но тут он увидел, что впереди из-под снега торчат сухие сучья. Хрустнет ветка — и все пропало. Однако, сучья никак не миновать: чуть подашься в сторону — лиса заметит.

Трепеща в душе, Вася полз прямиком через сушняк, стремясь скорей добраться до цели. До коряги уже оставалось шагов десять, не больше, как вдруг послышался гул приближающегося самолета. «Эх, спугнет», — подумал он и, подавшись в сторону, увидел, как встревоженная хищница прыгнула к опушке и замерла, подняв уши торчком. А гул моторов нарастал, усиливался.

«Уйдет… Стрелять надо», — решил Вася и, не сводя глаз с лисы, потянул за ремень. Но ружье не поддавалось, зацепившись за что-то. Он толкнул его назад и, что было силы, рванул к себе. И тут грянул выстрел…

От сильного удара Вася вскочил, но, сделав шаг-два, покачнулся и рухнул на снег…

Что-то светило в лицо, и он почувствовал приятную живительную теплоту. Еще мгновенье назад он был где-то глубоко-глубоко в удушливой тьме. Но теперь он, наконец, выбрался к свету. Стало легче, свободней дышать… Вася открыл глаза.

Ясная голубизна неба; ослепительное солнце смотрит прямо в лицо, рядом лес и какие-то мачты с проводами, а он почему-то лежит на снегу у коряги. Удивленный взгляд задержался на ружье, валявшемся рядом. Где он?

Упершись руками в снег, Вася приподнялся и сел и тут же вскрикнул от боли в ноге. И эта боль, как вспышка молнии, прояснила сознание. Он вспомнил все.

Он ранен… Часть голенища валенка опалена выстрелом и разорвана, из стеганых штанов торчит кусок красной ваты, в носке мокро и липко, и нестерпимая резь в левой ноге.

Сердце лихорадочно билось, но он не испытывал страха.

«Главное — не паниковать, не теряться, — подумал он, — и остановить кровь… С кровью вся сила уйдет, и тогда не выбраться из леса».

Надо было снять валенок, портянку с носком и осмотреть рану. Но валенок не снимался — нога словно набухла. Вася вынул из кармана нож с носовым платком, моток бечевки; запутавшись, вместе с бечевкой выпал и отскочил в снег коробок, спичек; затем он освободился от мешка, который сковывал движения, и принялся орудовать ножом.

Каждое движение ноги или прикосновение к ней вызывало свирепую боль. Особенно мучительно было разрезать, а потом закатывать штанину и разуваться. Стиснув зубы, он долго молча возился, стараясь снять напитанный кровью, липший к телу носок. Кровь обильно текла на снег и, как в сахаре, расползалась большими алыми пятнами. Но он стоически выносил боль, и только порой слышен был скрип зубов и задавленный в горле крик.

Бледный, испуганный Вася смотрел на окровавленную, изуродованную ногу: в икре рваная рана. Большая часть заряда, угодив в нее, вырвала кубок мякоти и распорола кожу почти до пятки. Какое-то безошибочное внутреннее чутье подсказывало ему, что самое страшное — упустить время; потерянные минуты могут стоить жизни. В эти мгновенья не столько рассудок, сколько страх и инстинкт самосохранения побуждали его действовать.

Скрутив из носового платка жгут, он туго перетянул им ногу пониже колена. Кровь заметно унялась, и это успокоило его. Он стал пригоршнями брать подтаявший снег и осторожно обмывать поврежденную ногу. Кость как будто цела, не затронута. И это еще больше ободрило его и придало уверенности. Морщась от боли, он сбросил верхнюю одежду, снял нижнюю рубашку и снова оделся. Разодрать рубашку на полосы было делом одной минуты.

Бинтовал он ногу, как ему казалось, на пределе сил и терпения. Повязка тут же пропиталась кровью, и ему пришлось еще снять с правой ноги портянку, обмотать ею, подобно онуче, раненую ногу и еще обкрутить крест-накрест бечевкой.