Вот и все, что мне удалось узнать о молодых годах Чарльза Уольдена, нынешнего лорда Чарнворта. Что же касается тех двадцати лет, которые он провел в Китае, то оказалось, что о них не знала в доме ни одна живая душа. Вполне понятно, что я чувствовала некоторое беспокойство. Было ясно, что поведение лорда Чарнворта в молодости перешло всякие границы, дозволенные в его положении. Я допускаю, что, приглашая к себе в качестве хозяйки такую даму, как я, он не руководствовался своими дурными наклонностями, однако я почувствовала некоторую неловкость при мысли, что мне придется каждый день сидеть с таким человеком за одним столом.
Чтобы успокоиться, я отправилась в контору к поверенному лорда. Он принял меня очень вежливо, но в его манерах так и сквозило, что он дорого ценит свое время, а это, конечно, помешало мне поговорить о деле так, как бы я того желала.
— Боюсь, что не сумею сообщить вам о лорде Чарнворте больше того, что вам уже известно. Нашей фирме было поручено ежемесячно переводить определенную сумму в Гонконгское отделение Англо-китайского банка для личного вручения господину Чарльзу Уольдену, что мы в точности и исполняли. И всякий раз, когда мы посылали деньги, господин Уольден забирал их, и мы ежемесячно получали из Китая его личные расписки. Больше никаких сведений о нынешнем лорде Чарнворте, за исключением последних недель, мы не имеем.
— Разве за все это время он не писал домой? Ведь была же какая-нибудь переписка между ним и его братом?
— Насколько я знаю, нет. Семья Уольденов вообще была весьма эксцентрична.
При этих словах мне пришла на ум Жоржиана.
— Примером этой эксцентричности, — продолжал поверенный, — может послужить следующее. Покойный лорд души не чаял в племяннике и племяннице, однако не собирался раньше брата обеспечить их на случай своей смерти. После его похорон — вы не поверите — не на что было содержать дома, и мне пришлось в первое время выплачивать деньги на свой собственный страх и риск.
— Но ведь вы телеграфировали новому лорду? — спросила я с удивлением.
— Единственным адресом, на который я мог телеграфировать, был адрес все того же банка в Гонконге. В бумагах его брата я не нашел никакого другого адреса. В результате вышло, что мои телеграммы лежали в банке целых две недели, пока новый лорд не явился за жалованием. И все это время сироты находились в полном неведении о своей судьбе.
Я начинала уже серьезно беспокоиться о том, следовало ли мне после этого оставаться в доме лорда Чарнворта.
— Я попросил бы вас избавить меня от разговоров на эту тему, — искренно продолжал поверенный. — О жизни лорда Чарнворта в Англии и о подробностях его ссоры с отцом, уверяю вас, я ровно ничего не знаю, слушать же сплетни прислуги не считаю достойным занятием.
— Извините, — прервала я его, — я спрашиваю не об этом. То, что было двадцать лет тому назад, не может служить предметом обсуждения теперь. Но я хотела бы заручиться уверенностью относительно следующего. Надеюсь, когда лорд Чарнворт приедет в Англию, я не увижу в отношениях к нему других господ ничего такого, что сделает мою службу в его доме несоответствующей моему положению?
Поверенный встал, подошел к несгораемому шкафу, отпер его и вытащил какие-то бумаги.
— Самое лучшее уверение, какое только я могу вам дать, — это корреспонденция самого лорда Чарнворта с тех пор, как он унаследовал титул.
Он опять сел за письменный стол и просмотрел бумаги.
— Как я уже сказал вам, — продолжал он, — наша телеграмма о смерти его брата оставалась без ответа две недели. Тем временем мы перевели на его имя сумму, достаточную для его возвращения домой. Мы предполагали, конечно, что он тотчас станет собираться в путь. Как мы и ожидали, ответ пришел в тот же день, когда лорд получил свое жалованье. Было несомненно, что ответ написан второпях, так как содержал в себе лишь следующие слова: «Приеду первым пароходом. Никаких распоряжений до моего возвращения не делайте».
Я взяла из рук доверенного телеграмму, прочла ее и положила на стол.
— Разбирая тем временем бумаги покойного лорда, я узнал, что сироты оставлены без средств к существованию. Как вам известно, закон не обязывает дядю содержать своих племянников даже в том случае, если племянники являются его наследниками.
— Я знаю это.
— Тогда я послал лорду Чарнворту вторую телеграмму, извещая его о положении дел и прося инструкций насчет мисс Уольден и ее брата. Эту телеграмму он должен был получить в тот же день, как и другие, но, очевидно, второпях, не ответил сразу. Это обеспокоило нас, потому что мы не были уполномочены считать двух сирот членами его семьи. Однако лорд Чарнворт, по-видимому, понял сложившуюся ситуацию. Через два дня мы получили от него следующий ответ: «Пусть племянник и племянница живут так, как жили раньше».
Я прочитала и эту, вторую, телеграмму и почувствовала некоторое облегчение.
— Вслед за тем мы получили вот эту, третью, телеграмму, которая, как изволите видеть, не подписана.