Выстрел с монитора (сборник)

Впрочем, Корнелий боялся уже не только результата. Он боялся самой вылазки, того расслабляющего ужаса, который овладеет им (Корнелий знал!) перед забором зонга. Скорее всего, уже там, у лазейки, он от боязни прижмется к земле и не двинется дальше…

Святые Хранители, что же делать–то?

Двое суток жил Корнелий в липком, расслабляющем страхе. И с трудом скрывал этот страх. Наступил день приключения. Утром Корнелий вышел в сад. У крыльца валялась деревянная рейка с торчащим гвоздем. Корнелий зажмурился…

…Потом он говорил себе, что на это нужна была тоже смелость. Пускай дезертирская, пускай такая смелость, с которой трусливый солдат отрубает себе палец, чтобы не идти в бой, но все–таки… Попробуйте вот так, с размаху, ударить босой ногой, чтобы гвоздь распорол ступню…

— А–а–а!.. Ма–ма!.. Ну кто здесь раскидал эти проклятые палки!

Он корчился на крыльце, обливаясь слезами боли и облегчения. Он ненавидел сейчас ребят, Альбина, себя и белый свет. И все же радовался, что ему так больно. В этом чудилось Корнелию искупление…

Под вечер, ковыляя с самодельным костылем, он пришел во двор к Эрику. С белой толстой муфтой на ступне. Жалобно кряхтя, рассказал про случайный злополучный гвоздь, про прививки, про то, как «режет, будто пилой, до сих пор».

Все его от души пожалели. В кои веки ожидается настоящее приключение — и тут такое невезение у человека.

Альбин тихо погладил его по плечу. Сказал чуть виновато:

— Ничего, ты не горюй так сильно… Я тебе завтра все подробно расскажу…

Другие мальчишки деликатно отвернулись, а Халька отворачиваться не стал, когда у Корнелия потекло из глаз.

— Ну брось, будут ведь еще в жизни всякие интересные дела…

Корнелий плакал, не скрываясь. Что это были за слезы? От стыда? От запоздалого сожаленья, что не попадет в таинственный зонг? От жалости к себе — из–за того, что вот такой он скверный и трусливый? От сознания своей ничтожности перед Альбином? От злости на всех и на всё?.. Кто его знает…

Назавтра нога распухла, и Корнелия оставили в постели. Перед обедом пришел Альбин. Поцарапанный, со сбитыми локтями. Серьезный. Рассказал, что сторожа заметили ребят. Может, какая–то сигнализация в зонге была… Кто–то закричал, засвистел в темноте, замахал фонарями. Мальчишки, как договаривались, — во все стороны! И никто, слава Хранителям, не попался!

Корнелий слушал, млея от ужаса. И от тайной радости («Я же предвидел! Значит, не зря я…»). Он поморщился, чтобы напомнить, как болит нога, и спросил с хмурой сосредоточенностью:

— Но это точно, что никого не сцапали?

— Конечно! Мы потом все у Эрика собрались… Я самый последний пришел.

— Почему?

Альбин (он сидел на табурете у кровати) потрогал локоть, исподлобья глянул на Корнелия и признался:

— А я не сразу убежал… Я сперва в кустах замер, дождался тишины…

— Это ты правильно. Потом легче ускользнуть, да?

— Да я не для того, чтобы ускользнуть… — Альбин стесненно вздохнул. — Я хотел все же заглянуть в колодец.

— И заглянул?!

— Ага… Все стихло, а я пробрался… Там такой бетонный край, я лег животом… В глубине чернота, и будто кто–то дышит холодом… — Он передернул плечами.

— А… звезды?

— Там не звезды… Там что–то такое… вроде отражения месяца в воде, когда она колеблется…

— Но ведь месяца–то не было!

— В том–то и дело… Да это и не месяц. Потом вода будто успокоилась, и это, желтое… то, что светилось… оно вроде сделалось как окошко. Ну, будто маленькое, домашнее такое окно в глубине горит. И рама как буква «Т»…

— А почему? Откуда оно?

Неулыбчивый Альбин опять пожал плечом, поймал упавшую лямку, сказал, будто оглядываясь назад, в ночь:

— Я и сам думаю: почему?.. Никто не скажет. Это же зонг… А долго я не смог смотреть, опять засвистели, я к забору. Туда, где подкоп…

— Главное, что спасся, — утешил Корнелий.

Альбин сказал тихо:

— Все равно это для меня плохо кончилось. Видишь? — Он оттянул на груди мятую лямку. — Значка–то нет. Зацепился где–то в кустах…

— Тю–у… — шепотом протянул Корнелий.

Он понимал: для Альбина значок — что–то очень важное. Недаром — оло. Про оло не расспрашивают, но теперь Корнелий вспомнил золотую букву «С» со звездочкой и, догадавшись, не выдержал:

— Ой, а он у тебя… оттуда? От «Джеймса Кука»?

— Ну да… Это папа подарил, когда со строительства приехал. Там такие значки только главным инженерам давали. Их мало было, они редкость… Да не в том дело, он у меня талисманом был. А если потерял — это к несчастью.

— Ну уж… — беспомощно сказал Корнелий. — Ты не верь в такое…

— А тут хоть верь, хоть не верь, все равно, — сумрачно отозвался Альбин.

…Он оказался прав: потеря значка принесла беду. И приметы были тут ни при чем.

«Я же не виноват, — говорил себе Корнелий. — Если бы я пошел с ним, еще хуже могло быть, могли поймать. Я все еще вон какой неуклюжий…»

Но ощущение, что Альбин потерял талисман из–за его, Корнелия, предательства, не проходило.

Приближались школьные дни.

«Я буду теперь защищать его, — говорил себе Корнелий. — Пусть только кто–нибудь полезет! Самого Пальчика не побоюсь, в морду ему дам!»

И он был почти уверен, что сделает это, чтобы искупить свою недавнюю измену.