Выстрел с монитора (сборник)

Несмотря на всю дикость положения, Корнелий на миг ощутил какое–то превосходство над инспектором. Даже ухмыльнулся:

— А что ты можешь… предложить для веселья?

— Две бутылки «Изумруда», — с готовностью отозвался инспектор. — И банка морской капусты, чтобы зажевать… Посидим, а? Понимаешь, муторно одному…

Это было все–таки лучше, чем бессонная ночь в камере. И… забавно даже. Кроме того, с помощью «Изумруда» нетрудно отшибить себе надолго память. Что и требуется…

— Пойдем… верный страж мой, — опять ухмыльнулся Корнелий.

Теперь стол инспектора не был пуст. На нем светилась совершенно нелепая здесь бронзовая лампа с завитками и желтым фарфоровым абажуром ретро. Поблескивали зеленью две трехгранные бутылки (одна уже початая), раскупоренная консервная банка, два тонких стакана. Инспектор подтащил из угла тяжелый конторский стул с вертящимся сиденьем — для Корнелия.

— Ты садись… Я понимаю, тебе, конечно, пакостно, да что делать–то… Все едино… Я… мне вот тоже… Давай… — Он сковырнул со стакана соринку, торопливо налил себе и Корнелию. — Ну, будем…

Он резко вылил в себя зеленую жидкость. Корнелий помедлил секунду, сделал то же. Горячая волна прошла по пищеводу.

Инспектор хватал пальцами лиловую лапшу морской капусты. Чавкая, сказал Корнелию:

— Ты давай дергай руками, вилок–то нет… — Потом он размягченно отвалился к спинке стула. — Ну вот, полегчало малость… Тебя вроде бы Корнелием звать?.. А меня — Альбин.

— Слышал, — хмуро сказал Корнелий. — Знаю…

И подумал опять: «А может, знак судьбы?»

Они выпили еще. Альбин, крепко хмелея, начал говорить, что кантуется он здесь не только из–за денег, но и потому, что дома хоть в петлю лезь, баба взбеленилась, поедом ест, и жизни никакой…

Корнелий ощущал теплую успокоенность. Соблюдая этикет, он глядел в белесое лицо Альбина и время от времени кивал. И кажется, даже улавливал смысл. Но это работала лишь частица его мозга. А главное сознание Корнелия было не здесь. Все глубже и глубже уходил он памятью в давнюю пору. Вернее, что–то властно уводило его. Туда, где было Корнелию Гласу одиннадцать лет…

…Того мальчишку тоже звали Альбин.

СТЕКЛО И СТЕБЕЛЕК

Новичок появился в четвертом классе незадолго до летних каникул. Его привел директор, по прозвищу Гугенот. Мальчишка был коротко стриженный, с ушами, похожими на ручки фарфоровой сахарницы. Гугенот ласково придерживал его за погон суконной курточки. Эти форменные курточки, как и береты со школьными эмблемами, были объявлены необязательными два года назад. Теперь в них приходили на занятия лишь немногие. Считалось, что форму любят отличники, подлизы и прочий недостойный уважения народ. А чтобы явиться на уроки в такой «мундерюге» теплым летним утром, надо быть «вообще без шарика в обойме». Но мальчик и его родители, видимо, не знали здешних нравов. Решили, наверно, что в день знакомства с новой школой надо соответствовать правилам этой школы во всем. Вот мама и обрядила новичка в купленную накануне форменку здешнего колледжа.

Расчетливые мамы все покупают детям на вырост. Слишком широкая и длинная куртка выглядела на щуплом новичке достаточно нелепо сама по себе. И тем более в сочетании с куцыми «штатскими» штанишками, косо и беспомощно торчащими из–под суконного подола. И с белыми девчоночьими башмачками и канареечными носочками. И с аккуратной сумкой для книг, какие носят только первоклассники. Нормальные люди толкали учебники и тетради в пакеты с портретами киношных суперзвезд или в холщовые мешки с эмблемами знаменитых фирм и авиакомпаний. А это чучело…

Мальчик мигнул и тихо, но отчетливо сказал:

— Здравствуйте.

— Му–уля! — радостно выдохнули сразу несколько человек.

И Корнелий понял, что пришел срок его избавления. Ибо по неписаным законам в классе мог быть только один муля.

А мальчик пока ничего не подозревал. Уши доверчиво топорщились, серые глаза безбоязненно смотрели из–под круто загнутых ресниц, верхняя губа была чуть вздернута под маленьким носом утиной формы. Два передних зуба молочно блестели, придавая лицу выражение постоянной полуулыбки — доброй и слегка удивленной.

— Я уверен, Альбин, ты подружишься с новыми товарищами, — ровно сказал директор, и все знали, что уверенности в этом у Гугенота нет. Все, кроме новичка.

Альбин глянул вверх на директора, потом на класс, простодушно шмыгнул утиным носиком и улыбнулся пошире. Ответил:

— Я тоже.

В том смысле, что он тоже уверен, что подружится.

Класс развеселился еще заметнее. Но Пальчик с задней парты приказал:

— ш–ша, дети. — Видно, не хотел раньше времени настораживать новичка.

И урок живой природы у вечно испуганной и слезливой мадам Каролины прошел на сей раз удивительно мирно.

На перемене мальчишки обступили Альбина.

Нет, он оказался не такой уж простофиля. Хотя все вели себя сперва сдержанно, Альбин почти сразу понял, что дело иечисто. По глазам, видно, понял, по первым, со скрытой ехидцей заданным вопросам. Отвечал коротко и настороженно. Поглядывал, как пойманный бельчонок.

Кто–то уже с деланной заботливостью поправил на нем курточку, сдувал невидимую пыль, кто–то пригладил макушку.