Потому что посередине этого квадрата лежала совершенно голая девица. Я увидел ее довольно отчетливо, потому что она лежала на очень высоком столе, чуть не до плеч нормальному человеку, а я к тому же стоял на приступочке у входа.
Людей было немного, десятка три. Они стояли двумя расходящимися рядами около стола, сложив руки перед собой в жесте, похожем на индийское приветствие, только ладони их были странно вывернуты вниз. У головы девицы, по ту сторону стола, стояли две фигуры в длинных черных шелковых одеяниях. Эти чуть нервно оглядывались.
Впрочем, они все тут были нервными, возбужденными, нетерпеливыми. И негромкие причитания, сливающиеся в нестройный гул, тоже заряжали горячим нетерпением.
Я внимательно рассмотрел девицу, она была целехонькой. Ни одного пятнышка крови, ни одного синяка на ее белоснежном теле не было видно. Я с некоторым облегчением вздохнул. Потом отставил свой «ремингтон» и пошел на толпу.
Пока я шел, один из типов, стоящий у края стола, вдруг произнес низким, очень красивым басом:
– Папа, может, снимем ей повязку с пасти. Пусть хоть поорет перед удовольствием? И нам будет в радость…
Один из главных сделал успокаивающий жест.
– Придет палач, он и снимет. Не торопись, Грохот. Он скоро появится.
И он посмотрел на дверь, вторую в этом подвале, помимо той, в которую я вошел. Она была устроена в дальнем углу и освещена пятью странно мерцающими красными лампами, как в проявочной какой-нибудь провинциальной газетенки, честное слово. Почему-то именно эти красные лампы меня разозлили.
– Палач пришел, – сказал я довольно громко, снимая «узи» с предохранителя. – Только не тот, которого вы ожидали. Все – руки за голову.
Пара этих ослов сделали странные движения. Они стояли рядом, я всадил в них очередь злую, как матерная ругань на рынке перед дракой. Оба повалились снопами.
Впрочем, я ударил очередью чуть длиннее, чем было нужно. Высокий, очень сутулый парень, стоящий рядом с ними, но ближе к голове этого темного треугольника, тоже осел, прижимая руку к животу. Через его тонкие, хрупкие пальцы, которые вполне могли быть пальцами музыканта или скульптора, заалела кровь.
Я встал в центре зала, контролируя всех, даже двух главных, все молчали и смотрели на меня так, что даже мой бронежилет стал слегка нагреваться. Но окончательно раскалиться ему я не дал.
– Ну-ка, молча и в полном порядке, сначала правый ряд, потом второй – к стене. Ноги шире, руки за голову, ну да вы сами знаете, наверное. Кто не знает – пусть привыкает, на ближайшие десять-пятнадцать лет вам эта стойка обеспечена… Правые – пошли.
Один из амбалов, стоящий у самого стола, как-то замешкался. Я посмотрел на него, он смотрел на меня слишком пристально.
Я выстрелил ему в ногу, он повалился, сжимая почти отрубленную выше колена ногу. Я сказал:
– Эй, один из тех, кто стоит рядом с этой сволочью, подними его. Мне недосуг ждать, пока он доползет до стены.
– Хрен я тебе поползу… – произнес раненый сквозь плотно сжатые губы. Я вытащил «ягуар» из кобуры сзади, все-таки патроны в «узи» уже нужно было жалеть. У меня палец, как я ни храбрился, был слегка зажат, вот и не получалось отсекать очередь так быстро, как хотелось бы… Я прицелился и выстрелил. Пуля вышибла из этого героя мозги и измазала ими без того грязный пол. Потом я сказал остальным:
– Ублюдки, я только и жду, чтобы вы побольше сопротивлялись. Кто следующий?!
Правый ряд дружно, как на учениях, повернулся с руками за головой и пошел к стене. Выстроив их, я проверил левый ряд. Момент был очень тяжелый, кто-то мог и рыпнуться, а мой «ягуар» в левой руке, направленный на них, что ни говори, был слабым оружием, им следовало стрелять только прицельно. Но они были подавлены. И никто не рыпнулся.
Зато вдруг заскрипела дверь, я выпустил такую очередь в сторону освещенный красным светом двери, что даже в ушах заломило. Теперь у меня оставалось меньше, чем полрожка, и, конечно, подонки об этом тоже догадывались.
Сначала я не знал, насколько попал. Но я попал. Дверь в углу вдруг распахнулась, и вперед вывалился рожей наружу крупный малый с красным чехлом на голове. Больше там никого не было. Да, приятно брать такую дисциплинированную банду. Повернувшись к левому ряду, я сказал:
– Теперь вы, скоты. И побольше глупостей, чтобы у меня были основания закровянить тут пол.
Эти вели себя послушно, как овечки. Руки за головой, подошли к стене. Я сместился влево, держа всю кодлу на мушке. За столом оставались только эти двое. Я направил на них «ягуар» и приказал:
– Снимайте свои чехлы, но так, чтобы я видел руки. – Тот, что был повыше, делать этого не хотел. Я взял его на мушку. – Я не очень ясно говорю?
Тот, что был низким, сдернул капюшон, как будто его подпалили коровьим клеймом. Второй снял медленно.
Низкий был Джазоховым, я узнал его по тюремным фотографиям. Только тогда он был помоложе, хотя и выглядел похуже. Теперь он стал красивее, начал слегка лосниться и отпустил холеные усы. Второй оказался Запамоловым. Я, конечно, так и думал.
– Да, Папа и Духовный. – Я прицелился. – Положить вас разве что?