Высший пилотаж киллера

Я пошел по дорожке, расчищенной вчера. Снега за прошедшие сутки выпало немного, не больше сантиметра. Ровно столько, чтобы не составить особого труда для ходьбы, и как раз столько, чтобы скрыть до нечитабельности все следы.

Впрочем, следов не было. Менты заперли дачу вчера и разъехались, наверное, еще до ужина. А больше никого… Нет, кто-то тут ходил, в больших галошах и с палочкой. Может быть, какой-нибудь любопытный. Но было это уже в конце снегопада. А так все, кажется, спокойно…

Я обошел дачу, дверь с той стороны была плотно закрыта, окна заперты, следов никаких. Я уже пошел к Аркадии со стороны фасада, чтобы ввезти ее в дом, как вдруг что-то стало не так. Я прислушался, нет, не то. Присмотрелся вокруг, снова не так.

И только после этого понял – дело было в запахе. Сама дача была плотно закрыта, но в фундаменте с фасадной части было сделано небольшое отверстие, и из него шел запах, который не стоило труда узнать. Определенно, весь подвал был полон им, и следовательно, весь дом… Я вернулся к ждавшим меня Аркадии и Воеводину бегом.

– Что случилось? – спросил меня Анатолич, едва я оказался рядом.

– Ты не спросил у академиков, когда тут шел снег?

– Как ни удивительно, они мне сами сказали, около двух часов назад.

Я посмотрел на часы, было без чего-то четыре. Два часа назад, это значит около двух. Нет, это ничего не проясняло.

– Аркадия, оставайтесь тут. Анатолич, у тебя не окажется в сарае длинного, метров на тридцать куска шпагата?

Он принес целую бухточку шпагата, пока я не отходил от нее. Я просто стоял рядом, но теперь все изменилось. В этом чудесном, спокойном, вечернем воздухе чувствовалась тревога. И запах, мерзкий запах пропана, на котором тут, вероятно, все дома отапливают свои кухонные плиты.

– Аркадия, на чем тут все готовят?

– Баллоны покупаем на станции, она тут недалеко, меньше двух километров.

Я кивнул. Все было понятно.

– Не подходите пока.

Я поднялся на главное крылечко дачи, привязал шпагат к ручке, отомкнул добротно навешенные замки, отошел почти к самой машине и дернул. Дверь открылась, ничего не произошло. Я подождал минуту, снова пошел к даче.

Решетка открылась без проблем. А вот вторую, внутреннюю дверь открывать было сложнее. Я подобрал крепкую ореховую палку с метр длиной, продел свободный конец шпагата в массивное кольцо для замка решетки, ввинченной в косяк, потом привязал его слева от двери. Полуприкрыл решетку, уложил палку на нее, как на направляющие, и, как тетиву, наложил шпагат на торчащий конец палки. Теперь, стоило мне потянуть шпагат, палка поехала бы вперед, толкая через сооруженный мной блочок дверь вовнутрь.

Я отбежал к концу своего шпагата, поднял его из легкого снежка, посмотрел на машину, Аркадию и Воеводина. Машина стояла слишком близко, но если ничего не произойдет, то предложение отъехать будет совсем нелепым. После этого я спрятался за сосну и потянул за веревочку…

Взрыв расцвел в темнеющем уже январском воздухе, как гигантский, обжигающий цветок. Несколько сосен поблизости сбросили снег с ветвей. Волна жара, образовавшаяся от мгновенного гигантского костра, ударила в лицо, как душное, нагретое полотенце. Я даже прищурил глаза, но не закрыл их, чтобы видеть, что происходит.

Но когда взрыв умчался как стартовавшая ракета вверх, когда обломки пробарабанили по земле вокруг, когда сосны освободились от лишнего снега, стало тихо. Ничего больше не происходило.

Воеводин прикатил Аркадию. Она смотрела на пожар очень большими сухими глазами и временами покусывала губы. В ее зрачках плясали огни.

Я тоже посмотрел на пожар. От дома еще оставался каркас, он горел выше, чем было нужно, от него стали заниматься ветви ближайших сосен. Но на их лапах было достаточно снега, чтобы не вспыхнуть сразу. Впрочем, было непонятно, хватит ли его, чтобы деревья не загорелись по-настоящему?

Я повернулся к Воеводину.

– Нужно вызвать пожарных и милицию. Здесь было покушение на убийство. Думаю, им будет это небезразлично.

Воеводин хмыкнул, вытер выступивший на лбу пот и ушел. Аркадия, не отрывая взгляд от пожара, произнесла:

– Вот и все. Больше у меня ничего ни от родителей, ни от Веточки не осталось. Все сгорело, вернее… горит вот сейчас.

Я положил руку ей на плечо. Она даже не заметила этого.

– У вас осталась память, это лучше, чем старая дача или вещи.

Она мотнула головой.

– Я здесь росла, эта моя малая родина, как сейчас говорят. И все это уничтожено.

Мне было трудно ее успокаивать, да и не хотел я этим заниматься. Я лишь попытался воззвать к голосу ее рассудка, как писали в старых романах.

– Вас и всех нас пытались убить. Они очень ловко все устроили. Их выдало только небольшое, размером с кулак, отверстие из подвала. Они его не заметили, не могли заметить. Они очень хорошо подготовились, но мы живы. Это сейчас главное.

Она подняла ко мне свое лицо, от пожара оно стало чуть румянее, но даже румянец сейчас лишь оттенял ее бледность.

– А не главное? – спросила она, но я промолчал. – Как вы не понимаете? Именно тут был мой дом, а вовсе не там, где я живу.