Высшие альфачи

Бывали, правда, случаи, когда новый сотрудник, устраивающийся на позицию продавца, гнул свою линию особенно жестко, но и с такими Бегетта не церемонилась — с помощью сплетен, интриг и коварных уловок добивалась увольнения нерадивого сотрудника. Госпожа Хомяковна одобряла подобные действия, ибо они действовали в угоду Регламенту.

Были в этой маленькой фирме и другие деятели — тендеристы, логисты, юристы, экономисты, но все они по сути своей были лишь мошкарой, пылью, что ластилась под ногами Бегетты, Директора и ушлых менеджеров.

И весь этот мирок, весь этот Регламент и представлял собой рабочий дом для госпожи Хомяковны, где она проводила большую часть жизни. Она и не могла помыслить, что можно тратить свое время как-то иначе, она была предана текущей системе, пусть иногда в ее крохотную душу маленького человека и вкрадывались сомнения. Особенно ее начинали поедать внутренние тараканчики, когда нарушалось ее здоровье и душевное равновесие, что в последнее время случалось особенно часто — то глаз дергался, то сердце начинало колоть. Но она списывала подобное на возраст, на тяжелые времена, на погоду, на политиков — на что угодно, но только не на Регламент. Ибо Регламент не поддается сомнению, работа нужна, и нужна в том виде, в каком она предстает перед человеком.

Сегодня рабочий день прошел без особых треволнений. Она спокойно сделала часть своей работы, посплетничала с Бегеттой и вернулась домой чуть раньше обыкновенного. В сердце у нее установилась благодать, которая иногда омрачалась странной тревожностью, как будто она живет как-то не так, как будто она была в чем-то перед собой виновата. Но она гнала такие мысли прочь. Надо же было как-то зарабатывать? Чем-то заниматься? А как иначе?

Регламент — это суть жизни. Без него никак.

По приходе домой госпожа Хомяковна заметила, что в квартире будто стало чище. И действительно — чашки, где недавно плескался заплесневелый чай, были отмыты, пол блестел, а пыль куда-то исчезла.

— Вот это я на выходных убралась. Какая я молодец, — похвалила себя госпожа Хомяковна, осоловело хлопая глазами.

Тут одно из одеял предательски зашевелилось.

— Нельзя! Тебя не существует! Прекрати! — она ринулась к одеялу и огрела его ладонью. — Хватит!

Шевеление прекратилось. Ненадолго. А затем в ее голову стали вкрадываться мысли — чарующие, непристойные и заманчивые.

— НЕТ!! — госпожа Хомяковна обхватила голову руками, громко застонала и принялась бегать по комнате.

— Не позволю! — кричала она вся в истерике.

В конце концов она не нашла ничего лучше, чем закружиться на месте, потерять равновесие и с размаху опрокинуться на стол, хорошо приложившись о него головой. Кружки зазвенели, что-то упало, разбилось, а значит, в квартире снова настал беспорядок.

И это хорошо, подумала госпожа Хомяковна, проваливаясь в беспамятство. Так и должно быть. В квартире беспорядок, в ее жизни беспорядок, а на работе порядок.

Так и должно быть. Все согласно Регламенту. И она в последние секунды, перед тем как утонуть в сумрачном обмороке, принялась истово молиться Регламенту, заглушая тем самым мысли, которые назойливо ей лезли в голову.

Работа нужна.

Занятие нужно.

Увольняться подобно смерти.

Регламент превыше всего.

Да.

И она отключилась. Под одеялом что-то зашуршало и громко вздохнуло. Вскоре послышался звенящий шум, будто кто-то убирает осколки разбитой чашки.

Эльза отодвинула массивные портьеры. Это было ошибкой — она чуть не задохнулась от пыли, а ее чувствительные глаза чуть не ослепли от хлынувшего на нее солнца.

— Да-а-а, — пробормотала эльфийка, откашливаясь от вековой пыли, что скрывалась в складках ткани. — Делов тут, конечно…

Дел действительно было невпроворот. Илларион не занимался домовым хозяйством, предпочитая сутками напролет торчать в Библиотеке, иногда выходя в Сад, а в исключительных случаях — в город. Еду он обычно заказывал на дом, уборщикам не доверял (как истинный Хранитель Знаний он вообще недолюбливал посторонних), прислуги не держал, поэтому дом быстро пришел в запустение.

Он давно приглашал Эльзу к себе, на постоянку, но эльфийка отказывалась — она жутко ценила собственную свободу. И лишь недавно, когда ей стукнул сто двадцать первый год, она задумалась — а так ли ей нужна эта самая свобода?

Ровно неделю назад она разосралась с Косом касательно Регламента, а теперь мучилась угрызениями совести. Она сама не понимала, что такое этот Регламент и почему ее к нему так отчаянно тянет. И она осознавала, что этот Регламент только испортил ее жизнь, что теперь она даже не может никому довериться… государственная служба оставляет свои шрамы на сердце человека.

Она теперь хотела найти свое место в мире, свое счастье, но это было так трудно, когда она отталкивала всех вокруг себя. Идея переселиться к Иллариону, своему любимому эльфу, была здравой, хоть поначалу и казалась отчаянной. Она не хотела жить за его счет, не хотела от него зависеть, хотя он объяснял ей, что он не жадный, что «зачем солить деньги, Эльза, возьми их себе».